Сдав бывшие у меня на руках бумаги по провиантскому и церковному делам, я распрощался с веселым Владикавказом, в котором жилось, сравнительно с другими укреплениями и штабами, очень весело и удобно, и уехал в Грозную.

Расставаясь с бароном Ипполитом Александровичем Вревским, я уносил о нем хорошее впечатление, не вытекавшее из каких-либо личных моих отношений (я через него ничего не выиграл по службе, никаких наград или повышений не получил), а единственно только из оценки его как образованного, умного генерала, полного энергии и предприимчивости в военных и административных делах. Выше уже я в нескольких словах очертил его достоинства и недостатки. К этому остается прибавить разве еще несколько слов о нем как частном человеке. В этом отношении у него было много особенностей, напоминавших стародавнее барство, страсть окружать себя приживальцами, арапченками, бульдогами, большой крепостной и не крепостной дворней, фаворитами и прочими. Третировалась вся эта компания тоже чисто по старым барским преданиям: преимущества не оказывалось ни арапченку, ни бульдогу, ни приживальцу, ко всем одинаково презрительное отношение. Щедрый, даже почти расточительный, гостеприимный, не особенно строгий или придирчивый, но все на такой лад, что ничьей особенной симпатии не приобретавший, барон Вревский казался холодным эгоистом. Мне не случалось встречать или даже слышать о его врагах в высших служебных сферах, но точно также не слышал я и о его друзьях или поклонниках. В последнее время моего пребывания при нем он женился на дочери генерала Варпаховского, сиявшей молодостью, красотой, образованием и всеми качествами, способными вызвать полнейшую симпатию. С тех пор домашняя обстановка отчасти изменилась, многие личности куда-то скрылись, и сам барон стал как будто мягче и приветливее[46]. Назначенный вскоре после этого командующим войсками на Лезгинской линии, с которой он был знаком с 1845 года и где я его тогда первый раз видел подполковником Генерального штаба, как будто уже готовившимся к этому назначению, барон Вревский в 1858 году при неудачной атаке лезгинского аула Китури сам повел на штурм колонну и тяжелораненый через несколько дней умер. Это был чуть не единственный пример в Кавказской войне смерти в бою генерал-лейтенанта, главного начальника отряда. Порыв храброго человека, увлекшегося атакой труднодоступного аула, в котором каждая сакля представляла крепость, и желавшего загладить удачей свою ошибку… При этом пало много жертв и в том числе подполковник Генерального штаба Гарднер, пронизанный одиннадцатью пулями…