После этого мне уже действительно не оставалось ничего более делать в Тифлисе, на котором к тому же лежала тогда печать чего-то угрюмо-скучного. Печальное окончание войны, возросшая дороговизна, тяжелый характер муравьевского режима, сменившего веселый, приветливый период времен воронцовских, отсутствие общественных собраний и развлечений придавало городу монотонно-унылый вид. На следующий же день, добившись с великим трудом почтовых лошадей, я выехал и после скверного путешествия по изрытой, убийственно тряской дороге, после вторичного перехода пешком через перевал, донельзя утомленный и скучный, приехал во Владикавказ.

Выслушав мой доклад о результатах поездки, барон Вревский ничего не сказал, только некоторая перемена в лице и особое выражение глаз, которыми он имел привычку исподлобья смотреть, обнаружили скрытую досаду. Когда же я передал ему слова начальника штаба, лично меня касавшиеся, то он сказал: «Странно, что от генерала Евдокимова нет до сих пор ответа на письмо о вас. Напишите ему от меня еще раз, может, то письмо затерялось, и просите, чтобы он разрешил вам остаться здесь еще на некоторое время».

Письмо я заготовил тотчас же и послал, но положением своим, крайне неопределенным и шатким, оставался недоволен, с нетерпением ожидая какого-нибудь конца.

Прошло, однако, еще недели две, я оставался во Владикавказе при обычных разнородных занятиях, когда, наконец, получился давно ожидаемый ответ генерала Евдокимова от 22 апреля из Грозной. Прося извинения за медленность в ответе, происшедшую вследствие нахождения в отряде и разъездах, он писал, что не может отказать барону Вревскому в удержании меня, сколько он найдет нужным, но вместе с тем просил принять во внимание, что ему как человеку новому извинительно желать возвращения офицера, знающего край, и потому просил, как только окажется возможным, отправить меня обратно в Грозную. Вместе с тем я получил от одного из родственников генерала Евдокимова, служившего при нем адъютантом и знакомого со мной еще в Дагестане, записку, что Евдокимов ждет скорейшего моего приезда для разных важных поручений.

Весьма лестный для меня призыв совпадал и с моим собственным желанием. В Грозную влекла меня перспектива не прекращавшихся в Чечне военных действий, которые, очевидно, должны были принять большие размеры с окончанием турецкой войны и освобождением большого числа войск. Поэтому, явясь к барону, призвавшему меня для сообщения мне содержания полученного письма, я на вопрос его: что думаю теперь сделать? – ответил: «Если позволите, я отправлюсь в Грозную». На что и последовало согласие с выражением благодарности за службу и прочее.