В более ранней статье, опубликованной в русском издании, Вера приводит диалог о феномене создания предметов с помощью психических способностей, который состоялся у неё с сестрой. Когда Вера выразила сомнение в реальности подобных феноменов, Елена Петровна ответила: «Ну и не верь. Такие пустяки мало меня беспокоят». Вера, которой приходилось содержать пятерых детей и выживать в сложных финансовых условиях, пишет:

Я сердито ответила, что это вовсе не пустяки. Что если она с лёгкостью создаёт золото и драгоценные камни, пусть обогатит меня. Моя сестра рассмеялась и сказала, что от такого колдовства всем будет только хуже. «Твоя и моя карма – быть бедными, и мы должны её нести. Попытавшись обогатить тебя или себя таким способом, я бы уничтожила нас обеих, не обязательно в этой жизни, но в грядущие века». На вопрос – «Почему же тогда ты преподнесла другим эти разрушительные дары, если они лишь вредят?» – она ответила, что ей было позволено делать все эти абсурдные вещи для того, чтобы убедить твердолобых материалистов – которые ничего не понимают, пока за них не расставишь точки над i – в том, что в человеке заключены огромные силы[631].

В своей статье «Способен ли человек к созиданию?» (журнал «Теософист», декабрь 1881 г.) Е. П. Блаватская подчеркнула, что предметы, созданные психическим путём, появляются не из пустоты, а из существующей материи, находящейся в сублимированном состоянии, то есть в их материализации не больше чуда, чем в превращении облаков в дождь, а затем в лёд, или в возникновении алмаза путём кристаллизации углерода. Иногда материал, используемый при создании предметов, уже находится в твёрдом состоянии, как в том случае, когда Елена Петровна с помощью перемещения атомов сделала из связки ключей свисток, чтобы позабавить ребёнка. Сестра Олькотта, Белль Митчелл, рассказывала о множестве подобных экспериментов, которые происходили в Нью-Йорке, когда семья Митчелл жила в одном доме с Е. П. Блаватской[632].

В конце июня Е. П. Блаватская уехала из Парижа в Лондон. За день до отъезда она писала своему русскому знакомому: «Завтра я еду в Лондон, стряхнув с подошв пыль парижских улиц… Я больна и не в лучшем расположении духа. В такие минуты только теософия заставляет меня продолжать двигаться вперёд»[633].

Надя, Вера и мадам де Морсье приехали на станцию проводить Елену Петровну. Позже она писала своей тёте:

Моя дорогая, драгоценная Надежда Андреевна! Много лет я не плакала, но нынче я пролила немало слёз, потеряв из виду вас обеих. Я думала, у меня сердце разорвётся, мне стало так дурно. К счастью, кто-то из моих добросердечных попутчиков-французов принёс мне воды на ближайшей станции и позаботился обо мне наилучшим образом. В Булони меня встретил Олькотт и сам едва не заплакал, увидев, насколько я больна. К тому же ему было не по себе от мысли, что вы с Верой подумаете, будто он бессердечный, раз сам не приехал за мной в Париж. Но бедный старик и не предполагал, что я так плоха. Знаешь ли, я никогда не отличалась крепким здоровьем.