Что полковник действительно был очень сильный магнетизёр и многих вылечил на наших глазах, это верно. Меня, в том числе, от застарелого ревматизма; да и самого г. Соловьёва, по его уверениям того времени[784].
По слухам, в Индии он вылечил сотни местных жителей[785].
После того как Соловьёв покинул Вюрцбург, Е. П. Блаватская, по его словам, закидала его письмами. По-видимому, на самом деле он не получил от неё ни одного письма и понял, что она оказалась ничуть не впечатлена письмом от восьмого октября.
Тогда Соловьёв решил отомстить и доставить неприятности Блаватской и её семье. Начал он с попытки внушить Вере, что теософия противоположна христианству. Сама Вера рассказывает об этом следующее:
Когда осенью 1885 г. г-н Соловьёв приехал в Петербург, он, в качестве глубоко преданного друга (каким выказывался в продолжение почти двухлетней усиленной переписки со мной и двумя старшими дочерями моими, уж не говоря о преданности его сестре моей), стал бывать у нас ежедневно. Переписка его – о всевозможных интересных предметах, преимущественно о литературе, о поэзии и лучших их представителях, – очень интересовала дочерей моих; сам же он ещё более заинтересовал всех нас своими живыми рассказами, своими оригинальными мистическими воззрениями на всё в мире и своей добродушной искренностью… Тут впервые стали мы слышать от него сомнительные, даже недружелюбные отзывы о сестре моей и её деле[786].
В феврале 1886 г. Е. П. Блаватская сообщила Синнетту, что от Веры пришло «гневное письмо, в котором она называла меня
Затем Соловьёв предпринял дальнейшие шаги, чтобы обострить неприязнь Веры и её дочерей к Е. П. Блаватской. Вера отмечает, что, хотя в «Современной жрице» он говорит о размолвке сестёр, «он не извещает, кто создал эту размолвку, кому нужно было её возбудить и поддерживать всякими неправдами, доходившими даже до уверений, что и сестра, и другая близкая мне особа утверждали, что я утаила деньги нашего умершего отца». Она добавляет: «Я была так запутана, что даже не сообразила, что ни сестра и никто из близких не могли сказать этого, ибо знали, что отец мой умер, живя вдали от меня, с другими детьми своими в Ставрополе, за тысячу вёрст от Тифлиса, где я проживала безвыездно»[789].