Одной из многочисленных особенностей Поля Гогена было то, что он писал картины на религиозную тему. Религиозных картин, написанных значимыми художниками конца XIX в., бесспорно мало, поскольку немногие великие художники того времени интересовались религией, даже тайно. Для Гогена религия, напротив, играла огромную роль в искусстве и в жизни… Его нельзя назвать ни креативным теологом, ни систематическим. И всё же… его вера была куда более мистической, чем общепринятая в то время. По-видимому, Гоген увлекался теософией…
Временами в сочинениях Гогена и, как мы видим, в его картинах выражены идеи, тождественные теософской доктрине, изложенной в популярной книге Эдуарда Шюре
Бусер считает, что к 1889 г., когда вышла книга Шюре, Гоген, несомненно, уже был знаком с теософией. И действительно, теософия шла рука об руку с созданием Гогеном своего самобытного стиля. По меньшей мере, его принадлежность к теософии помогает нам понять, как художнику удавалось сочетать стили религиозного искусства и множества различных культур: яванской, египетской, греческой и т. д.
Значительная часть статьи посвящена анализу работ Гогена. Вот что Бусер говорит о его картине «Нирвана»:
Эта картина вовсе неслучайно почти в точности иллюстрирует следующий отрывок из книги Шюре:
«Перспективы, открывающиеся на пороге Теософии, беспредельны… Впервые встречаясь с ними, чувствуешь трепет бесконечности. Бездны бессознательного разверзаются внутри нас, открывая перед нами пучину, из которой мы происходим, и головокружительные высоты, к которым мы стремимся. Восхищённые этой беспредельностью и в то же время испытывая трепет перед необъятностью предстоящего пути, мы жаждем небытия, мы призываем Нирвану!..
Кто-то сказал, что человек рождён в углублении волны и ничего не знает о бескрайнем океане, расстилающемся впереди и позади него. Это правда, но мистическое откровение направляет нашу ладью на самый гребень волны, и оттуда, хотя и одолеваемые яростным напором стихии, мы всё же успеваем охватить весь необъятный простор океана и весь его величественный ритм, а взор, измеряющий глубину небесного свода, отдыхает в тишине лазури».
В заключение Бусер пишет:
Хотя таким образом предметы на картинах Гогена невозможно в полной мере «объяснить», кое-что о них всё-таки можно сказать. Грубо говоря: когда Гогену требовалось подумать о предмете, образ его мысли был теософским. Его воображение было теософским. Теософия была его мировоззрением. Надеюсь, это знание не является поверхностным объяснением, а помогает нам открыть новые глубины смысла его картин… Джон Ренальд как-то отметил, что Гоген, «питал свойственную всем недоучкам склонность к сложным, высокопарным теориям».