Его вкусы отражали его психологическое (недо)развитие. Любимый поэт – Константин Симонов (не говоря уже о «гениальной» Жене Канегиссер). Еще один любимый поэт – Лермонтов, который, как и он, всю жизнь чувствовал себя обиженным ребенком (Д. Быков). Совершенно не выносил музыки, говорил, что это шум, который ему мешает. Презирал оперу и балет, обожал мюзик-холл. Все, что сделали художники после Ренуара, считал «мазней» [Гороб].

После бокала вина не мог работать неделю. И не пил ничего.

Друг Ландау Ю. Румер рассказывал: «На всесоюзную теоретическую конференцию 1934 г. в Харьков приехали Бор, Уилер и Вайскопф, и другие иностранные физики. По обычаю, тот, кто является ординарным профессором в городе, где происходит съезд, является председателем съезда. Ландау было всего 26 лет, и он оказался председателем конгресса. Причем, что бы Яков Ильич Френкель ни говорил, он, злоупотребляя своим положением председателя, сейчас же возражал. Тогда Леонтович купил намордник и сказал: «Я принёс это нашему председателю на тот случай, если будет выступление Френкеля, чтобы он им воспользовался[140]».

(Пользуясь властью ведущего, Ландау на конференции буквально затыкал рот Френкелю, пытавшемуся в дискуссиях высказать свою точку зрения или ответить на земечания ведущему).

«Потом был дан банкет в городском парке. Ландау должен был председательствовать, но так мы его и не дождались, он почему-то не явился. Я пошел по парку гулять, и тут на скамейке сидит Ландау и явно обхаживает какую-то девушку. А он всегда мне говорил, что затрудняется в таком положении, и не очень знает, как обхаживать девушек»[141].

В 1946 году, когда отделение физико-математических наук АН было еще единым, Боголюбов выступил на одном из его заседаний с докладом о сверхтекучести Бозе-газа с наличием сил отталкивания между атомами. Потом выступил Ландау и разругал всю теорию, как не имеющую отношения к делу. Тогда слово взял кто-то из физиков-теоретиков старшего поколения и заявил, что «вот-де как плохо когда математики берутся за решение физических проблем, в особенности, если они молодые люди». Боголюбов был так расстроен, что хотел бросить заниматься этой проблемой, но его работа успела произвести очень глубокое впечатление на некоторых крупнейших ученых мира».

Э. Андроникашвили заметил: «Вы ведь знаете, Дау был совершенно опьянен эстетикой своей теории сверхтекучести. И не мог воспринимать ничего другого не по соображениям логики, а из-за ощущения красоты и законченности того, что он сделал. Неестественен и тот гипноз, под которым находились сторонники Ландау, на долгое время лишившиеся способности воспринимать что-либо отличное от теории Дау». Это подтверждает и А.А. Абрикосов: «У нас тогда существовал такой дух, что, мол, всё, что сделано по гелию в каком-нибудь другом месте, а не в ландауской группе, это всё вранье» [Гороб].