Эти же ребята нашли покупателя на Украине для нашого «Ампекса», готового заплатить даже в валюте.

Вечером после работы я пришел к Алещенко с благой вестью — нашел деньги для отдела. Когда я рассказал про «Ампекс», он сказал, что его больше нет. «Как нет? Где же он»? — «Это не ваше дело». Когда его покупали, то для Союза он стоил десятки тысяч долларов. Я стоял возле него потерянный и выдавил: «Вы что, его приватизировали? Скомуниздили»? — Он перешел чуть ли не на крик: «Не смейте так говорить»! И замахнулся на меня свернутой газеткой. Дальше все делалось на автомате. Я перехватил руку вместе с газетой, а вторая, правая рука, осталась свободной. Для удара крюком. В последний момент удержался. Сказав почему — то «merde!», выскочил из кабинета. И вздохнул с облегчением — ведь мог же отправить в больницу, учитывая его состояние.

На следующий день утром я шел с Инной Малюковой и Эдиком Филипповым с остановки 17 троллейбуса к нашей проходной. И рассказал им в деталях казус. Они кивали, смеялись и одобрили мое поведение. Оказалось, что не только Инна, но и Эдик потерял симпатии к Алещенко. Через 25 лет они все забыли и стали говорить, что всегда высоко ценили его. Но так как этот эпизод был для меня эмоционально важен, я помню его хорошо. В этот же день ко мне зашел Барах и сказал, что Алещенко просит, чтобы об этом казусе я никому не рассказывал. Мне бы пообещать, и все было бы ОК, но я не мог соврать из — за своей «логичности» по Юнгу, и сказал: «Поздно. Птичка выпорхнула»! Миша покрутил головой и ушел. Никому больше я не рассказывал. Дня через два Миша сообщил, что никуда уехать (эмигрировать), если я надумаю, у меня не выйдет, Алещенко обещал не выпускать меня 10 лет по секретности. Ну, за это время, как говорил Насреддин, или осел может сдохнуть, или царь умереть. Украина установила сроки освобождения: три года для второго допуска и пять лет для первого. Но все зависело от произвола начальства и его связей. Миша (парторг, а потом профорг отдела) был знаком с более обширными секретными материлами (готовил, в частности, постановление ЦК и Совмина о планах работ и развития института, по «Звезде» и т. д.). Но он был в друзьях у Алещенко и Бурау, руководителем одного из первых малых предприятий на фирме с их участием, первым начальником сектора — евреем первой ступени и т. д.). Хотя дочка уже уехала в Америку, в должностях он не пострадал. Как оказалось, он уже и сам имел разрешение на выезд.

Ни ослу (себе) ни царю смерти я не желал. Слива в таких случаях повторял вбитую в него в армии поговорку: «на каждую хитрую жопу есть „болт“ с резьбой». Поиск болта я оставил на потом.