Пушкин увидел Черную гору и Черные ворота с корабля, идущего не очень далеко от берега. Он увидел их при свете яркого солнца и запомнил их причудливый рисунок с торчащим к небу острием. Он не только запомнил этот рисунок, но ворота остались в его памяти как место, с которым связаны легенды о дьявольском убежище и всякой «чертовщине».

Береговые складки гор от Феодосии до Алушты с моря довольно однообразны. Вероятно, Пушкин с равнодушием смотрел на эти близко плывущие мимо него горы и лишь Карадагские ворота остановили его внимание. Он был ослеплен солнцем, синевой, пространством. Он наслаждался зноем, который томил его спутников. Весь день была штилевая погода, и бриг всё время лавировал по безмятежной глади. Но вот подул предвечерний ветер, и «Мингрелия», надув паруса, уже легко и стремительно двинулась на запад.

Проснувшись на рассвете, увидел Пушкин с брига «картину пленительную: разноцветные горы сияли ‹…› и кругом это синее чистое небо, и светлое море, и блеск, и воздух полуденный».

Гурзуфские отроги Яйлы мягко спускаются к морю, и от западного мыса с его мелкими осыпями берег развернут широкой, свободной дугой. С востока залив замкнут крутой, в желто-бурых подпалинах скалой, которая увенчана руинами крепости. Под нею – хаос камней. Близ нее скалы, составляющие оконечность крутого мыса. Здесь еще с незапамятных времен у каменного спуска была стоянка лодок. Большие суда останавливались поодаль. Сюда 18 августа на рассвете и прибыл бриг «Мингрелия», предоставленный генералу Раевскому.

Отсюда впервые увидел Пушкин блистательный, залитый солнцем Гурзуф. Вправо виднелся «огромный Аю-Даг, гора, разлегшаяся в море». Деревня спускалась к подножию восточной скалы, занимая отлогий склон. Издали, с моря, плоские кровли татарских хижин показались Пушкину «ульями, прилепленными к горам, – тополи, стройные, как зеленые колонны, возвышались между их рядами». Лиственные леса, ниспадая с Яйлы, окружали Гурзуф. Среди яркой зелени, кое-где тронутой желтизной и румянцем, у склона сиял своей белизной «воздушный дворец» Ришелье. Он стоял почти на самом берегу, чуть приподнятый над заливом. Дюк никогда не жил в нем и предоставлял свой «дворец» в распоряжение приезжающих. Теперь занял его генерал Раевский. Там предстояло поселиться и Пушкину[85]. Издали этот светлый дом с легкими галерейками веселил его взор. У решетчатой, в турецком вкусе калитки мелькнуло белое платье…

Пушкин был встречен женой генерала и его старшими дочерьми с тем простым радушием, которое дало ему почувствовать, что он не лишний, что ему рады и что его уже считают как бы членом семьи.