Даже ночью не расставался Пушкин с морем и засыпал под мерный его рокот: «Глухие звуки, бездны глас…»

Впоследствии писал он: «Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря и заслушивался целые часы».

Быть может, море, и небо, и залитая солнцем земля не казались бы Пушкину такими лучезарными, если бы не темные леса и «скал нахмуренные своды». Свету противостояла тьма: «Лазурь небес и тень…»

Темные отвесные скалы спускались к лазурной глади моря. Ясная голубизна неба придавала кипарисам и древовидным можжевельникам особенно темный цвет.

Прибрежные «темнеющие» скалы – одно из самых сильных таврических впечатлений Пушкина. На пути из Феодосии видел он карадагские «чудовища», видел скалы Судака, темную громаду Чатырдага.

Возвращаясь, видел он зубцы Ай-Петри над Алупкой и каменные отвесы Крестовой горы.

Приморские скалы с их живым разнообразным очертанием остались в памяти Пушкина как знак Тавриды. Наиболее памятны для него были скалы Гурзуфа. Их он знал хорошо. Издали, с тропинки, идущей от дачи Ришелье по берегу, скалистый мысок близ пристани кажется незавершенным ваянием. Отчетливо рисуется мощная фигура льва, похожего на знаменитую античную скульптуру. По мере приближения впечатление рушится, и видна груда камней и небольшая каменная глыба, выдвинутая в море. Мыс образует под сенью крепостной скалы маленький залив, затененный и недоступный широкому размаху волн. Зато сюда волны приходят с грохотом камней, в пене и множестве брызг.

Скалы на мысу причудливы и образуют маленькие ущелья, крутые спуски и уединенные каменные выступы, обращенные к морю. Даже в тихую погоду в скалах этих слышен немолчный разнозвучный шорох и плеск моря. Здесь Пушкин и слушал его говор.

В Гурзуфе Пушкин не наблюдал большого шторма. Вероятно, бывали обычные в это время года грозы, и море темнело и волновалось, но не с этим грозным морем связано у Пушкина воспоминание о Тавриде.

С грозной, бушующей стихией Пушкин встретился позднее. В Одессе в 1823–1824 годах Пушкин видел сильные зимние штормы. Тогда-то и стало море для Пушкина «символом свободы» и борьбы. С этой «свободной» стихией и прощался Пушкин в 1824 году.

Гармонический мир ясных, светлых красок и звуков, мир сельской тишины на лоне доброго семейства Раевских был целителен для Пушкина. Изгнанный из столицы, он явился сюда в состоянии сумрачного разочарования, усталости, обиды, смятения чувств.

Три недели в Гурзуфе, быть может, самые светлые дни в жизни Пушкина, прошли в борьбе за новую музу, за новую любовь, новое отношение к миру. Пушкин хотел освободиться от сумрачных своих настроений, и этот солнечный мир помогал ему найти соотношение света и тени, добра и зла.