Можно с уверенностью сказать, что поразил и пленил его дух вольности, которым пахнуло на него сразу же, как увидел он и лихую скачку, и чуприны, и полный собственного достоинства облик и уклад казачий. И именно потому, что речь шла о духе, а не внешних проявлениях, не стал он описывать брату этих сильнейших впечатлений. «Теперь тебе не скажу об них ни слова». Тамань в этом отношении была особенно интересна. Она представляла собой не только один из куреней «Черноморской Сечи», о ней шла особая слава: это было место, куда стекались беглые из множества мест крепостнической Российской империи. Недаром Александру I пришлось издать особый указ, в связи с делами, которые творились на полуострове. Царь писал: «Многие доходили жалобы, что на Тамани приемлются и скрываются беглые со всех мест стекающиеся и что посылаются оттоль нередко казаки подговаривать людей к ним переселяться»[106]. Несколько причин объясняли тягу беглых именно к Тамани. Главной являлась негласная защита беглых от требующих их возврата помещиков во имя заселения и обработки земель Новороссии и Крыма, где особенно не хватало рабочих рук. Уклад Черноморского коша, имевшего на Тамани свой курень, позволял беглым любой губернии войти в казачий крут, который сам собой освобождал от крепостной зависимости ценой дозорной службы. На Тамани ли заводил беглый свое хозяйство, или переправлялся через пролив и оседал в Крыму, он был вольным казаком под защитой кошевого атамана и числился бывшим запорожцем, если даже и говорил на каком-нибудь вологодском или псковском диалекте. Таманский курень имел особую привлекательность для беглых, ищущих защиты «Черноморской Сечи» (так беглые именовали Черноморский кош). Сюда, на Тамань, пути со всех сторон были открыты, а землепашцы и воины в особой цене.

Керчь

Керчь

Вечер 15 августа, утро 16 августа

Море утихло, к утру 15 августа подул тихий, береговой ветер с мелкой зыбью. Попутного ветра всё-таки не было, и генерал Раевский утром переправиться не решился: по-видимому, он и его спутники отбыли из Тамани около полудня, т. к. вечером (в восемь часов) Гераков уже виделся с ними в Керчи. При благоприятном ветре парусные суда пересекали пролив за два с половиной часа, а при «самомалейшем», какой был в этот день, потребовалось на переправу восемь часов. «Несносный штиль досаждал», – пишет Гераков, называя море «страшной жидкостью» и сознавшись при этом, что ему два раза было дурно, хотя и служил он прежде во флоте. Переправа через залив совершалась на канонерской одномачтовой лодке, именуемой лансон. На нее, как на плот, грузились экипажи с пассажирами, верховые лошади и т. п. Пушкин коротко написал об этой переправе: «Из Азии перехали в Европу на корабле».