Пушкин увидел Керчь с ее подковообразной бухтой еще с корабля; город поднимался к горному хребту, к вершине, именующейся горой Митридата. Земля боспорская, подобно фанагорийской, была серо-розовая, голая, с кое-где зеленеющими куполами деревьев.

В гавани стояли несколько галиотов и перевернутое для починки «огромное военное судно». Начальник флотилии и несколько морских офицеров приветствовали генерала Раевского, на причале для переправы через пролив, с виду походившем на рыболовецкую пристань. Всюду на берегу лежали и висели сети, пахло рыбой и смолой. Автор «Путешествия по Тавриде в 1820 году» И.М. Муравьёв-Апостол с пафосом пишет, что «корабельная пристань, некогда оживленная торговлею ионийцев или шумом оружия стекавшихся сюда данников и союзников Митридатовых, стоит теперь пустая; и столица некогда блестящая царей Воспорских превращена в жилище немногих бедных промышленников и лавочников… Две небольшие башни означают место, где были ворота городские при генуэзцах. От них длинная, бедная улица ведет в настоящую крепость». Здесь Муравьёв несколько принижает Керчь 1820 года. По данным Геракова, видимо полученным от «отцов города», в Керчи, было в то время «около четырех тысяч жителей», обитающих в домиках, разбросанных по отрогам Митридата.

Крепостные башни были на самом берегу, остатки старых стен вели к северному выходу из города. Генералу Раевскому, по-видимому, так же как в Тамани, отвели помещение в доме коменданта крепости, т. е. в доме, который был на самом берегу. Здесь путники провели ночь и на другой день не позднее десяти часов утра отправились лошадьми в Феодосию. Таким образом, у Пушкина на осмотр боспорских памятников было не больше двух часов вечерних 15 августа и раннее утро 16 августа, если не считать Золотого кургана, который был на пути в Феодосию.

Ко времени приезда Пушкина, в Керчи-Пантикапее, так же как и в Тамани-Фанагории, уже не валялись на поверхности мраморные античные львы, надгробные стелы и статуи, как это было во времена известного крымского судьи П. Сумарокова, который щедро описал всю эту роскошь в своих «Досугах», бесценном источнике разнообразных исторических, археологических и этнографических сведений.

Но Стемпковский, лучший из русских нумизматов и археологов того времени, первый, кто серьезно занялся Боспором в начале 1820-х годов, свидетельствовал, что «следы стен и башен сего города еще видны, но скоро, может быть, совершенно будут изглажены»[107]. Берег пролива еще хранил развалины древних сооружений. Среди «остатков зданий отдаленнейших веков», которые путешественник 1820-х годов не мог не увидеть, Стемпковский упоминает «башни древнего Мирмикиона в так называемом Змеином городке; остатки замка на горе Опуке и, наконец, древнее здание из огромных нерегулярных камней, без цемента сложенное, известное под именем Золотого кургана». Главной задачей изучения древностей Стемпковский считал точное «достоверное определение и зарисовку древних валов, означающих разновременные границы владычества боспорян». Эти валы и каменный склеп Золотого кургана видел и Пушкин. «Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землею – вот всё, что осталось от города Пантикапеи. Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками», – пишет Пушкин.