Пушкин с Раевским, остановившись на четвертой версте по пути из Керчи в Феодосию, вышли из экипажей и прошли к линии курганов около полуверсты. Эта прогулка и осмотр заняли лишний час, который надо прибавить к девяти-десяти часам, необходимым для проезда в Феодосию.

Обычными остановками на этом пути были деревни Султановка и Аргин. На этих почтовых станциях шла смена или подкорм лошадей, здесь у смотрителя можно было передохнуть и подкрепиться. И русская Султановка (одна из первых деревень, появившихся еще в дни Потёмкина, довольно большая, хлебопашеская), и татарское селение Аргин отнюдь не были оазисами среди иссохшей степи. Ни сада, ни огорода – хаты и сакли из желтого пористого плитняка, дымящиеся очаги среди поля и кое-где «сиротствующая» ветла. Лишь загадочные курганы и остатки древних строений оживляли боспорскую степь, да табуны лошадей напоминали о недавней еще, воинственной удали ногайцев.

Зоркий глаз Пушкина, однако, мог приметить своеобразную прелесть этой равнины, ее лилово-розовую, изжелта-серую расцветку. Лиловели низины белесых соляных озер, кое-где вдали поблескивающих, лиловел в эту пору цветущий шалфей и мелькали перед глазами кружевные узоры сиреневого кермека. Эти удивительные, никогда не ложившиеся на палитру художника тона, особенно явственны перед закатом, и Пушкин мог видеть их, уже приближаясь к Феодосии. В селений Парнач путешественники обнаружили, что пересекали полуостров по высокому плоскогорью, а теперь им предстоял спуск на большой полуостров. Отсюда был виден силуэт Карадага. На подъезде к Феодосии уже поблескивала темная синь моря. У Сарыголя дорога, не спускаясь к морю, шла в виду его, выше, – там, где и ныне проходит Керченское шоссе.

Пушкин прибыл в Феодосию в предсумеречное время, не ранее шести-семи часов пополудни.

За две версты до города дорога пошла ближе к морю. «Самый въезд в Феодосию при спуске с горки около Броневского сада останавливает самого беспечного путешественника», – пишет некий Бурдунов в «Украинском журнале» 1824 года[118]. Из этого замечания можно заключить, что именно здесь, у дома Броневского, впервые открывался вид на Феодосийскую бухту и город вдали. Отсюда увидел Пушкин изящный береговой изгиб и розовый песчаный окоем с несколькими башнями генуэзской кладки.

Феодосия

Феодосия

Вечер 16 августа – утро 18 августа

Дом Броневского стоял у самого почтового тракта довольно высоко над морем, к которому спускались обширный сад и виноградник[119]. Этот сад и его хозяин, Семен Михайлович Броневский, запечатлелись в памяти Пушкина. Всё здесь было незаурядно, ново, вызывало уважение. Рассказывая брату о поездке в цитированном уже письме, Пушкин пишет: «Из Керча приехали мы в Кефу, остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом – и, подобно Старику Виргилия, разводит сад на берегу моря, не далеко от города. Виноград и миндаль составляют его доход. Он не умный человек, но имеет большие сведения о Крыме, стороне важной и запущенной». Гераков, посетивший Броневского на другой день по приезде Пушкина, в своих записках отмечает те же свойства Броневского. «Он живет как пустынник, и – руками своими возделывая сад свой – кормится; отличный человек! Я его давно знаю: преисполненный познаний и великий знаток на многих языках писать: ныне нашел его огорченным – не ведаю причины, но жаль человека с дарованиями, с обширными сведениями по всем частям»[120].