Утро 6 сентября – утро 7 сентября

Самая трудная часть пути была позади. Из Байдар дорога, всё такая же «средняя», шла вдоль речки на север, сперва вверх, а затем почти полого до селений Варнутка и Мискомья (или Мускомья), которая, как это водилось в Крыму, делилась на две слободы: верхнюю и нижнюю, большую и малую («биюк» и «кучук»). Путь до Варнутки шел лесом: буки по склонам и падям, дубы на равнинах. Травы в эту пору шли по второму разу, и в воздухе пахло сеном, по-татарски наметанным в лохматые стога. Кучук-Мискомья, где обычно делали полдневный привал, была лесной деревенькой у входа в узкую долину. Дорога шла по каменистому ущелью, по обрушенным замшелым камням. Здесь снова был хаос камней, кривых сосен и причудливо изогнутых лиственных деревьев. Пересекая эту долину, дорога обходила холмы и приближалась к небольшому, но глубокому морскому заливу, окруженному скалами и можжевеловыми зарослями, которые как тогда, так и в наши дни напитывают воздух крепчайшим запахом смолы. Место это, в те времена названием не обозначенное, впоследствии именовалось Бати-Лиманом, т. е. Глубоким Заливом[168]. Дорога поднималась над заливом дугой и вид с нее был великолепный. Можно предполагать, что здесь путники, спешившись, спускались к морю, чтобы выкупаться.

Далее путь пролегал высоко над морем в виду его, затем дорога ныряла в лесок на подъеме к Кадыкою и, не доходя до этого селения, впоследствии ставшего предместьем Балаклавы, снова спускалась – к закрытой части Балаклавского залива. Остановились ли Пушкин и Раевские на ночлег в Балаклаве, или спешили дотемна добраться в монастырь, но Пушкин, несомненно, видел и этот удивительный залив, подобный узкому бассейну, наполненному до краев, и казармы греческого батальона, устроенные здесь веленьем Потёмкина, и городок, разбросанный по низменной части берега, и крепостную стену с башнями со всех сторон, опоясывающую скалу, которая обращена к открытому морю.

Кажется, уже в конце XVIII века кто-то из классиков отождествил пристань, в которую попал в своих странствиях Одиссей, с Балаклавским заливом:

Вспомнил ли Пушкин это место, не раз читанное по-французски в лицейские годы, или о бедствиях Улисса не было помину, – путники восприняли Балаклаву как первый пост на земле классический. От нее шла граница знаменитой Херсонесской колонии, занимавшей Ираклийский полуостров. Всюду слышался греческий язык и генералу Раевскому салютовали балаклавские арнауты, архипелагские греки, видом своим отдаленно напоминавшие времена Гомера: на них были мундиры, похожие на туники, и кинеи, которые можно было бы назвать шлемами. Когда-то форпост херсонесцев, византийская крепость, главная из факторий генуэзцев, именовавших ее Чембало, – Балаклава, в ханские времена была крепостью турецкой береговой охраны и довольно обширным рыболовецким греческим селением, даже городком. В конце XVIII века Потёмкин переселил греческих обывателей в степи, а в Балаклаве, как и на всём побережье устроил своеобразную военную колонию греческих арнаутов. По словам Муравьёва, этих греческих воинов в 1820 году было уже немного, но они были хозяевами Балаклавы, а командующий греческим батальоном Ревелиотис и его семья отличались необыкновенным гостеприимством и всячески старались как можно лучше принять и угостить каждого путешественника. Есть основания предполагать, что генерал Раевский был встречен этим капитаном Ревелиотисом (как всюду встречало его военное начальство), и что Раевские и Пушкин ночевали именно у него, а не в Георгиевском монастыре, где были лишь кельи монахов и домик архиепископа, и куда, скорее всего, не очень-то было удобно нагрянуть на ночь глядя. Если это было именно так, то Пушкин ночевал с 6 на 7 сентября в «чистеньком, веселом доме» на окраине Балаклавы, «на восточном берегу узкоустой гавани, которая, будучи, стеснена между двух высоких гор, сходствует более с рекою нежели с заливом морским» (Муравьёв). Проснувшись, увидел он из окна генуэзскую башню, нависающую над самым устьем гавани.