«Варя мечтала о танцах и всяком веселии… Варя приносила домой из школы одни только двойки и очень шалила за уроками… не любила читать, а любила гимнастику, с мальчиками ладила, и все ей нравилось, а занятия мало тревожили… сама Варя нисколько не унывала; она была в жизни удивительная оптимистка, ее интересовало только одно, – как сидит на ней юбка и как завязан бант, и вертелась дома весь день перед зеркалом».

В этих воспоминаниях Татьяны Васильевны проглядывает скрытая неприязнь, вызванная, скорее всего, их непростыми отношениями в двадцатые и тридцатые годы, когда они вынужденно жили вместе в Сергиевом Посаде, а вот Надежду Васильевну сестра скорее забавляла, хотя юбки запомнились и ей.

«В школе Варя принимала вид испуганного и зализанного котенка, так гладко за уши были притянуты ее толстые белые косички, но с этим она еще мирилась, но только не длинные юбки! Она соглашалась лучше безвыходно сидеть в карцере, чем отказаться демонстрировать свои хорошенькие ножки, даже в красных шерстяных чулках, и стоило только воспитательнице выйти из класса, как все булавки пускались в ход, и она из строгого английского костюма делала балетную “пачку”».

И в другом месте: «Она была очень недовольна, что у нас дома горничные не носят кружевных наколок на голове и вообще нет ни малейшего “шика”. Не соглашалась идти пешком до Царскосельского вокзала, чтобы товарищи по школе не заподозрили ее в бедности. Как-то приехав к Варе, я застала ее в уборной, – она стояла в группе девочек и, вертясь перед зеркалом, подкалывала себе юбку. Бросив на меня критический взгляд, достаточно ли я “шакарна”, она спросила громко, чтобы слышали все подруги.

– Надя, а как поживают наши лошади?

– Какие лошади, Варя? – растерялась я.

– Ах да! Я забыла – они ведь сдохли, – и, вздернув мой бант, энергично увела меня в класс. Этим вопросом она хотела показать, что у нас есть собственные лошади».

Фильм «Москва слезам не верит» с Ириной Муравьевой, чья героиня выдавала себя за дочь московского профессора из сталинской высотки, будет снят через семьдесят лет, а Варю склоняли и родители, и сестры, звали эгоисткой, отец с матерью наказывали физически за непослушание и ругали за плохие оценки. «В-я привезла на Рождество две двойки, по немецкому и арифметике. Ее встретили сухо, и почти не разговариваем. Она опешила. Заглядывает в глаза, улыбается виновно и заискивающе, но мы не обращаем внимания», – писал Розанов в «Сахарне».

А кроме того, Надежда Васильевна очень смешно вспоминала, как за обедом они с Варей торговались: Надя отдавала прожорливой сестре свою порцию второго, а та ей – сладкое. Однако летом тринадцатого года, когда Василий Васильевич и Варвара Дмитриевна поехали отдыхать вдвоем в Бессарабию и поняли, что без помощницы им не обойтись, они вызвали из Петербурга именно Варю, которая в свои пятнадцать лет одна совершила это далекое путешествие и силой характера, упорством, живучестью превосходила всех розановских дев, вместе взятых. Недаром отец писал о ней: «Варя не пропадет».