Но я уже ушла, и не с вами. Нельзя ничего поправить, и все кончилось”.

Я долго стоял. Очень долго. С полчаса. Она не шевельнулась. И эта же чудная, чуть-чуть насмешливая улыбка в губах, – и вдохновенное лицо, героическое и вдохновенное. Что это было, – я не понимаю, но, очевидно, и для нее это была счастливейшая минута жизни. Ведь такие минуты вообще редки. Впрочем, о ней я не могу сказать, чтобы это было редко. Уже с 11-ти лет она точно куда-то ушла от нас. Телом с нами, душою далеко. Только именно в 11 лет мы, как-то войдя, увидели, что она намазала огромный гроб на стене у кровати, и внутри его чернилами же – точно пальцем водила:

Вера хочет умереть.

Мы все называли это “Верина чепуха” и потихоньку подсмеивались. Именно улыбки-то и смеха она и не выносила, – и потому разошлась с нами. Все “бытовое” и “домашнее” ей стало непереносимо. Она кричала и шумела на это и, хлопая дверью, – запиралась у себя в комнате.

“Вера в странствиях, – подумал я, – но – добрых. Господь с нею. У всякого свои пути”. И перекрестил через стекла окна.

Небо было беззвездное, совсем темное. И в тесноте сада стояла ночь.

Подойдя к маме, которая, как всегда, “на встречу” проснулась, я сказал:

– Знаешь, мама. Нам нечего беспокоиться о Вере. Она добрая. И ничего худого с ней не происходит. В ней нет злоумышления.

В самом деле именно с 11-ти лет, и даже раньше, всегда (об этом ниже) она жила “вне себя”. И мысль, “куда устроить себя”, “как мне понравиться”, “что я буду делать с собою”, – ей точно не приходила в голову. Она всегда была “вне дома” – на земле, в звездах, скорее всего – в воздухе, летая, стремясь и, бедная, ушибаясь. Точно птичка сюда, туда… Крылышки устали, дома (точно) нет (в ее идеях).

Буду ли я, отец, и мы все “дома” затруднять ее. Часто видно, что она очень страдает. Да, а “забота о других до 11 лет”. Если я после 11 лет как потерял ее, то до 11 лет больше всех… даже не любил, а уважал ее.

Толстенькая, грузненькая, медлительная, в 6–7–8–9 лет она то “ловила и никак не могла поймать курицу” или “цыпленка”. А главное – всех-то, всех сестер и брата “оберегала от опасностей”, от собак, от волн моря, от подходящего поезда. Глаз ее – непременно на другом, чаще всего на резвушке Тане, которая “не щадила себя”, в беге, в проказах. И вот все за ней смотрит младшая ее на год Верочка.

“Таня, не подходи к собаке!”

“Таня, – в тебя плеснет волна”.

И бродит, бродит моя Верушка за Татьяной.

С 11, когда она “вышла из дому”, – и очевидно, что она ушла “спасать вообще людей”. С этим я связываю “Вера хочет умереть”. Так как спасти такую махину не очень легко, ни для 11, ни для 13, ни для 15 лет».