Помимо этого, Салтыков основательно переработал текст повести, убирая из неё фрагменты, которые, по его мнению, не могли пройти через цензуру («посгладил коегде», по его выражению). Надо признать, что здесь Михаил Евграфович перестраховывался – такое происходило на протяжении всей его литературной работы, и он знал за собой этот грех, сокрушённо говоря о своём «трепетании» перед цензурой. Зачастую воспринимая её именно как недремлющего Аргуса (хотя поистине лютым Аргусом отечественная цензура стала только во времена большевизма), он недооценивал тот факт, что среди цензурных чертей, как он называл цензоров, было немало образованных и по-своему свободных людей. И они многократно, пусть по разным причинам (но именно потому, что были «не олухами», по выражению Салтыкова), не вмешивались в тексты, которые получали для цензурирования. В итоге многое из правленного Салтыковым Засодимский восстановил в книжном издании – и без каких-либо цензурных помех.

В воспоминаниях Засодимского также выразительна своей характерностью следующая подробность: «По окончании делового разговора Михаил Евграфович вдруг оживился, “опростился”, редакторская суровость слетела с него, и сатирик-громовержец обратился в приятного, весёлого и очень для меня симпатичного собеседника. При виде такой чудесной метаморфозы я подумал: вот уж именно “наружность иногда обманчива бывает, иной – как зверь, а добр, тот ласков, а кусает”. <…> В первый раз он может напугать, – думал я… <…> под этой суровой, мрачной, угрюмой наружностью скрывался очень добрый, даже мягкий человек…»

Но, повторю, Салтыков занимался не только перестраховочным цензурированием поступающих материалов. Вместо обычной работы с автором, который самостоятельно устраняет замечания редактора, Михаил Евграфович попросту, сообразно своему вкусу, переписывал не приглянувшиеся ему фрагменты произведений. Это составило особую проблему для щедриноведов, которые не раз обнаруживали в художественно заурядных текстах забытых авторов, которые нередко встречались в «Отечественных записках», неожиданно яркие детали, подробности, реплики, сюжетные ходы…

Таким образом, тема «Салтыков-редактор» и сегодня остаётся достаточно таинственной и, возможно, навсегда оставляющей неразрешимыми загадки авторства.

Не очень просто складывались отношения редакции и с именитыми писателями. Несмотря на свой непреложный авторитет, Салтыков так и не смог привлечь в журнал ранее здесь печатавшегося, между прочим, посмертного зятя Свиньина, разнообразно одарённого Писемского, чутко искавшего особый путь для России, с оглядкой на успехи чужестранного и без какой-либо идеализации национальных достижений. (Может, последний не забыл литературные бои шестидесятых, где ему не раз доставалось от Салтыкова в обличье Щедрина?)