Жена мечтает к 1 июля увезти меня отсюда на Оку, в деревню, в красивые есенинские места, славящиеся к тому же дешевизной жизни. А к осени решится окончательно и мое дело в пленуме Верховного суда. И думаю, к тому времени отпадут все внешние и внутренние препятствия, тормозящие мою поездку к Вам.
Еще раз сердечное спасибо за Вашу поддержку, которую я чувствовал несколько раз в жизни – даже в такие минуты, когда Вы сами не сознавали, что ее оказываете»658.
В больнице его почти каждый вечер навещали. На больничной территории, в глубине, он облюбовал скамейку. Туда все и приходили. Татьяна Морозова, как всегда, выполняла его поручения, тем более что на жену свалились все неисчислимые житейские заботы. Появились Ивашев-Мусатов, Зоя Киселева, Зея Рахим, приехавший из Грузии. В мае, женившись на девушке, работавшей на текстильной фабрике, поселился на подмосковной станции Правда и, видимо с помощью Парина, нашел заработок – переводы японских научных статей.
Повидался с Галиной Русаковой. «В воскресенье была Галя, – сообщал он Морозовой. – Но народу, ради праздничного дня, привалило столько, что мы в саду сидели на лавочке так: слева от нас – 3 посторонних человека, справа – 2. О многом ли можно поговорить в такой обстановке?»659 Не удавалось и писать: «В палате шумно, бестолково и заниматься нельзя ничем. <…> Нетерпение, с которым я жду выписки отсюда и отъезда в Копаново, возрастает с каждым днем и часом. Я уверен, что в этой обстановке и поправка пойдет быстрее. Главное – природа, свобода и покой. И чтобы Алла была рядом»660.
Его выписали 22 июня. Диагноз не утешал: последствия инфаркта миокарда, стенокардия, атеросклероз аорты. Впрочем, нового о своем состоянии он узнал немного. Осталась надежда на одно лекарство – природу. В тот же день, сев отвечать на письма, он писал Ракову: «На днях мы с Аллой уезжаем, наконец, в деревню, на Оку (в Рязанскую обл<асть>, недалеко от есенинских мест), на 2 месяца. Буквально – уедем в считаные дни и часы: стосковался я о природе нестерпимо, да и вместе с женой мы еще как следует не пожили вместе из-за сутолоки первого месяца и из-за моей больницы. Она измучена до предела, т. к. последний период перед моим возвращением оказался для нее особенно тяжелым»661.
В предотъездные дни он побывал в Кремле: «Впечатление огромное и глубокое, хотя ни в Грановитую, ни в Оружейную мы не попали. А интерьер Василия Блаженного! Чудо!»662
Пришло известие о суде над Гудзенко, получившим пять лет лагерей по 58-й статье. Такого исхода Андреев не предполагал и писал его оставшейся с полугодовалым сыном жене: «Насколько я понимаю, оснований для подобного приговора нет, и, конечно, надо упорно бороться, чтобы допущенная несправедливость была исправлена»663. Но Гудзенко ждал Дубровлаг. А Шатова освободили ввиду безнадежной болезни.