Сочинение Григоровича носило явно пасквильный характер, и сам автор очень скоро понял, что клеветнические, оскорбительные нападки не делают чести никому, тем более писателю известному. Он просит Некрасова «не упоминать» в «Современнике» о «Школе гостеприимства» – «до того казалась она мне мерзкою; спросите у Дружинина, как за нее пугался и как в ней сомневался».[815] Слова о Дружинине характерны: Григорович как бы указывает на того, кто настоял на опубликовании.

Обнародование «Школы гостеприимства» вызвало отрицательную реакцию даже в недружественном Чернышевскому кругу. С. Дудышкин назвал рассказ «пустым», «пошлым». «…Тяжело видеть писателя не на своем месте, не в своей сфере», – писал он.[816]

Нападки на Чернышевского признал «вовсе не основательными» Боткин, «из всего, что он пишет, виден честный человек», – сообщал он свое мнение Некрасову в письме от 22 сентября 1855 г.[817] Некрасов, основываясь на пересказах содержания пьесы (до опубликования «Школы гостеприимства»), назвал ее «веселым вздором».[818] После напечатания рассказа он, пытаясь смягчить выпады автора, придерживался той же оценки. В октябрьских «Заметках о журналах» Некрасов упомянул о «беззаботном добродушном смехе», «добродушном комизме» повествования; «читатели, уважающие в г. Григоровиче даровитого автора народных повестей и романов, так серьезно и благородно понимающего свою задачу и так прекрасно служащего ей, в авторе „Школы гостеприимства” полюбят веселого, беззаботного рассказчика, по-видимому, думающего об одном: чтоб насмешить их и самому посмеяться вместе с ними». В то же время Некрасов «оставляет в стороне» вопрос о том, «в какой степени можно вносить свои симпатии в литературные произведения?» Эта черта производит «неприятное впечатление».[819] Стремление редактора снять напряжение, привнесенное рассказом Григоровича, притушить возникшие раздоры между сотрудниками было одобрено, например, Боткиным: «Обзор журналов отличный – тон его превосходен. Ах, если б в этом выдержать до нового года!»[820]

Однако «Школе гостеприимства» суждена была как бы вторая публикация – в начале 1856 г. на домашнем театре архитектора А. И. Штакеншнейдера. Некоторое время что-то удерживало Дружинина, он, по позднему свидетельству Григоровича, согласился передать хранившуюся у него рукопись лутовиновской пьесы только после неотвязчивых просьб.[821] О колебаниях Дружинина сказано и в дневнике дочери архитектора Е. А. Штакеншнейдер, но история с рукописью передана ею иначе. 1 февраля она пишет о пьесе как о никогда не печатавшейся, «да и списка ее, кажется, т. е. цельной рукописи, не существует». Тургенев, Дружинин и Григорович «должны сами ее восстановить в целости». 2 февраля записано, что Григорович уехал, Тургенев отказался играть в пьесе, Дружинин также поначалу отказывался, но затем, «приехав от нас домой, он тотчас же сел и в продолжение ночи всю написал ее вновь, почти на память, потому что и черновой целой у них не было, а были только отрывки».[822] В дневнике Дружинина сохранилась запись под 29 января: «Утром набрасывал на память „Школу гостеприимства”».[823] Следовательно, в известной мере это была новая рукопись, выполненная Дружининым, по крайней мере, ее новая редакция.