Идея «чисто эстетического журнала»[1056] занимала Толстого почти до середины 1858 г. Однако в одном из писем этого периода он ведет речь о журнале «без прошедшего, без составившегося о нем мнения» – «Современник» даже не упомянут.[1057] Впрочем, именно в декабре 1857 г. Чернышевский соглашается на редактирование «Военного сборника» – уж не в связи ли с планом Толстого арендовать «Современник» и перевести этот журнал в Москву. Так или иначе, план Толстого организовать «чисто художественный» журнал не состоялся, но и контакты Толстого с «Современником» слабели, что не могло не отразиться на судьбе «обязательного соглашения».

Взаимоотношения Чернышевского с Островским также определялись в 1856–1857 гг. условиями «обязательного соглашения», которому предшествовали довольно сложные взаимные отношения драматурга и редакции «Современника».

Из написанного Островским «Современник» неизменно выделял «Свои люди – сочтемся» (1849) за ярко выраженный здесь обличительный пафос. Наметившееся в последующее время отступление Островского от идей этой первой его комедии сделалось содержанием нашумевшей статьи Чернышевского 1854 г. о «Бедности не пороке» (1853–1854).

Ратуя за актуальность обличительного, гоголевского направления в литературе в истолковании Белинского, Чернышевский выступил и против дружининских рекомендаций Островскому, основанных на «утешительной», «примирительной» «артистической» теории искусства, и против славянофильски преувеличенных характеристик, сглаживающих сатирические тенденции первой комедии. Обозревая творчество Островского после «Бедной невесты» (1851), Чернышевский усматривает постепенный отход писателя от обличительных принципов. Усвоение ложной идеи «примирения» с жизнью и причастность к славянофильским взглядам на русскую жизнь привело в пьесах «Не в свои сани не садись» (1852) и «Бедность не порок» к идеализации патриархально-купеческого быта, «приторному прикрашиванию того, что не может и не должно быть прикрашиваемо. Произведения вышли слабые и фальшивые». «Мы, – писал критик, – не можем найти эпитета, который бы достаточно выражал всю фальшивость и слабость новой комедии; не можем найти потому, что воспоминание о „Своих людях” не позволяет нам прибегнуть к эпитетам, которыми характеризуются произведения кичливой бездарности». Эти излишне жесткие слова подкреплялись заключительным тезисом – «ошибочное направление губит самый сильный талант» (II, 232, 240). Впоследствии Добролюбов в статье «Темное царство» (1859) справедливо отметит односторонность подобного подхода к оценке произведений Островского. Добролюбов вовсе не отвергал в выступлении Чернышевского его идейного пафоса. Брались в расчет и условия идейной борьбы того времени, когда в стремлении «завербовать» талантливого художника в свои ряды «было чрезвычайно трудно и для той и для другой партии» не обращать внимания на заявления противной стороны. Однако Добролюбов находит важным существенно прокорректировать выводы рецензии Чернышевского 1854 г. Островский – писатель с «замечательным талантом», а настоящий художник всегда правдив, его произведения верны действительности. Конечно, в комедиях «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок» и «Не так живи, как хочется» «существенно дурные стороны нашего старинного быта обставлены в действии такими случайностями, которые как будто заставляют не считать их дурными», и «неверность взгляда» повредила цельности и яркости самих произведений. Но сила непосредственного художнического чувства не могла и тут оставить автора, и потому частные положения и отдельные характеры, взятые им, постоянно отличаются неподдельной истиною». Добролюбов заключал, что вместо того, чтобы «прямо и просто взглянуть на Островского как писателя, изображающего жизнь известной части русского общества», на него смотрели как на «проповедника морали», «его хотели непременно сделать представителем известного рода убеждений и затем карали за неверность этим убеждениям или возвышали за укрепление в них, и наоборот». Как видим, Добролюбов, говоря об Островском, не принял тезиса Чернышевского «ошибочное направление губит самый сильный талант». Никакие отвлеченные теории, по убеждению критика, не могли уничтожить в писателе «верного чутья действительной жизни», не могли «совершенно закрыть пред ним дороги, указанной ему талантом».[1058]