Со времени своего выступления в «Современнике» по поводу пьесы «Бедность не порок» Чернышевский ни в чем существенном мнения о творчестве драматурга не изменил. А личное их знакомство, состоявшееся, вероятно, в марте 1855 г. у Краевского,[1072] не перешло в сближение.

Приватно высказываемые Чернышевским суждения об Островском не были лестными для писателя. Так, в письме к Некрасову от 24 сентября 1856 г. Чернышевский, поднимая настроение поэту («рано скучать жизнью»), впавшему в пессимизм по поводу своей болезни, прибавлял: «Да, наконец, право, и для того одного уж стоит пожить на свете как можно дольше, чтобы смотреть на трагикомедию, которая в нем совершается. Чем-то кончит Наполеон? Выйдет ли, наконец, что-нибудь путное из испанцев и русских? Какова-то будет повесть, которую пишет Островский? – Предметы очень любопытные» (XIV, 317). В письме к Тургеневу от 7 января 1857 г. Чернышевский не ограничивается упоминанием об одном Толстом, «мальчишке по взгляду на жизнь», но намеренно соединяет имя Толстого с Островским на основе характеристики их мировоззрения: «Не берусь защищать ни Толстого, ни Островского», «Вы не какой-нибудь Островский или Толстой, – Вы наша честь», – пишет он там же (XIV, 333, 334). Сообщая Некрасову о составе февральской книжки «Современника» за 1857 г., Чернышевский замечает: «Комедия Островского „Праздничный сон до обеда” – достоинством равная его пьесе в „Р<усском> вестнике” (заглавие которой я забыл, – но Вы ее помните[1073]) – то есть талант виден в ведении разговора, языке и т. п., но сама пьеса ничтожна, – но все-таки, слава богу, что она поместилась в 2 № (кстати: Остр<овский> отдал в „Р<усскую> беседу” (по условию контракта) драму „Минин и Пожарский” – воображаю, что это поразительная нескладица, хотя иные из слышавших ее в Москве и говорят, что это удивительно хорошо. – Остр<овско>му ли, с его понятиями и его знанием старины, написать драму из XVII века?)» (XIV, 339–340). Наконец в апреле 1857 г. в письме к А. С. Зеленому находим отзыв о «Доходном месте»: «В художественном отношении очень плоха, – от этого человека, кажется уже нечего ждать» (XIV, 343). «Верх нелепости в художественном отношении» – из письма, отосланного Тургеневу в апреле – мае того же года (XIV, 345).

Для нас очевидна категоричность суждений, но в печать ни одно из них не попало. Наоборот, упоминания носили неизменно доброжелательный характер: Островский как бы находился под защитой «обязательного соглашения», и было бы странно, если б «Современник» дал своим конкурентам хотя какой-нибудь повод усомниться в положительном отношении кого-либо из редакторов к творчеству драматурга. В «Заметках о журналах» за январь 1857 г. Островский отмечен в числе авторов (Тургенев, Григорович, Писемский), еще не оцененных «надлежащим образом», но занимающих в истории литературы, «конечно, не менее важное место, нежели писатели предшествовавших периодов» (IV, 696). Через месяц критик обратился к непосредственному разговору о творчестве Островского в связи с пьесой «Доходное место», опубликованной вне «Современника». Это не специальная статья, а лишь небольшой разбор в рамках «Заметок о журналах». «Доходное место» – пьеса с «сильным и благородным направлением», которое сказалось в принесшем автору известность произведении «Свои люди – сочтемся», в ней много «правды и благородства», «драматических положений и сильных мест», «многие сцены ведены превосходно и обнаруживают, какими богатыми силами и средствами владеет автор» (IV, 732, 735). Критическое замечание связано с «художественными» слабостями, о которых Чернышевский писал Тургеневу. Комедия была бы «цельнее и полнее в художественном отношении», если б оканчивалась кризисом героя, между тем автор вводит сцену, спасающую Жадова от нравственного падения (IV, 734). Чернышевский желал бы усиления обличительной тенденции в пьесе. По мнению критика, Жадов, смирившийся с необходимостью просить «доходного места», более верен действительности, чем Жадов, отрезвленный разоблачением дяди-взяточника и вернувшийся на честную дорогу.