В записи от 22 июня обращают на себя внимание слова «замечательна моя просьба к Чернышевскому». Они как будто бы намекают на известную первоначальную настороженность в отношении к ведущему сотруднику «Современника». Если подобная настороженность в действительности имела место, то при встрече она сменилась полною искренностью, взаимопониманием. Были же основания у М. Боткина сказать по поводу статьи Чернышевского об Иванове, что «автор был лично и близко знаком с художником».[1160] Обычно сдержанный в беседе,[1161] Иванов открылся Чернышевскому во всех подробностях обуревавших его мыслей об искусстве – следствие взаимной симпатии и доверия.

Статья Чернышевского напечатана в ноябрьской книжке «Современника» за 1858 г. и помещена здесь вслед за публикацией П. А, Кулиша «Переписка Н. В. Гоголя с А. А. Ивановым (посв. Ф. И. Иордану)» под названием «Заметка по поводу предыдущей статьи». Мистическому истолкованию творчества Иванова Чернышевский противопоставил, основываясь на личных впечатлениях от бесед с автором «Явления Христа народу», облик художника-мыслителя, жаждущего «истины и просвещения» (V, 338). В этом отношении выступление Чернышевского созвучно характеристике, содержащейся на страницах герценовского «Колокола». Взгляды художника на искусство «совершенно противоположны направлению „Переписки” Гоголя», живописец искал «идею современного искусства», которое должно развиваться «сообразно прогрессу общественных идей» – «новое время требует (говорил он) нового искусства». По словам Иванова, он «должен работать не над изображением своих идей на полотне, а над собственным своим образованием», потому-то его и интересовали работы Штрауса, Неандера и «другие исследования подобного рода». «Из его беседы обнаруживалось, что он основательно изучил многие из них. О других он расспрашивал с живейшим интересом» (V, 336–337) – речь, скорее всего, зашла о «Сущности христианства» (1841) Л. Фейербаха и его же «Лекциях о сущности религии» (1845), сочинениях, бывших для Чернышевского важной вехой в его идейном развитии.[1162]

Философские и нравственные искания Иванова оказались созвучны эстетической и литературно-критической позиции Чернышевского. Один из основополагающих тезисов «Эстетических отношений искусства к действительности» – «художник становится мыслителем, и произведение искусства, оставаясь в области искусства, приобретает значение научное» (II, 86), многократно развитый в статьях об Островском, Щедрине, Гоголе, получал авторитетную поддержку у знаменитого художника: «Живописцу надобно быть вполне образованным человеком», «живопись нашего времени должна проникнуться идеями новой цивилизации, быть истолковательницею их. Соединить рафаэлевскую технику с идеями новой цивилизации – вот задача искусства в настоящее время. Прибавлю вам, – говорил Иванов Чернышевскому, – что искусство тогда возвратит себе значение в общественной жизни, которого не имеет теперь, потому что не удовлетворяет потребностям людей» (V, 338, 339). Иванов отнесен к художникам, «принадлежащим к небольшому числу избранных гениев, которые решительно становятся людьми будущего» (V, 338). Статья заканчивается рассуждениями о Гоголе – имени, несомненно, сблизившем критика и художника. Пример Иванова «свидетельствует, что и заблуждение Гоголя могло быть не безвыходным. Размышление, знакомство с людьми другого настроения, наконец исторические события могли бы и на Гоголя подействовать так, как подействовали на Иванова» (V, 340). Изложение взглядов «великого художника» (V, 339) на искусство включено Чернышевским в систему его литературно-критических выступлений, направлявших литературу на дело общественного служения.