Такие терзания вполне сопоставимы с муками Роксаны или Эрифилы – как и мстительная ярость Федры, этими терзаниями рожденная:
А непредсказуемая изменчивость настроений и желаний Федры заставляет вспомнить Гермиону. Вот Федра в миг смятения и страха, в поисках спасения уступает Эноне, дает ей позволение предпринимать любые шаги, вплоть до клеветы на Ипполита, грозящей ему смертельной опасностью:
Однако стоит Эноне осуществить свой замысел, поставив Ипполита прямо перед гибелью, – и Федра обрушивает свой гнев на нее же (как Гермиона на Ореста), словно бы искренне забыв, что она сама если не подтолкнула, то по меньшей мере не препятствовала своей старой рабыне совершить этот шаг:
Но при всем том Федра решительно, глубоко отличается от своих сестер, и в этом отличии кроется разгадка не только всей трагедии, но, быть может, и самой судьбы ее автора. В метаниях Роксаны или Гермионы были сменяющие друг друга вспышки влечения и ненависти, гордости и скорби, слепоты и трезвости; но не было морального беспокойства, чувства греха, сознания своей вины не перед погубленным обожаемым существом, а перед нравственным законом, установленным и хранимым свыше. Федра же ощущает себя не только неверной женой, отвергнутой влюбленной, возбудительницей бури и беды, но прежде всего, более всего – великой грешницей:
Между тем даже сама Федра в этом пароксизме угрызений совести понимает, что на самом деле она никакого злодейства не совершила, что виновна она одним лишь намереньем:
Но что с того? Ее страсть – самая настоящая плотская, жаркая страсть, переживаемая и выражаемая в телесных, прямо физиологических ощущениях:
Никогда еще у Расина любовное томление не изливалось в таких обжигающе-пряных, чувственных речах, заставляющих вспомнить знаменитые строки другой опаленной страстью гречанки – Сафо:
Но эта страсть вожделеет именно к абсолютной невинности, и в отличие от Нерона, которого влекли к непорочной Юнии извращенные мечты растлителя, Федра мечтает о невозможном – об ответной страсти Ипполита, сохраняющего при этом свою девственную чистоту:
И любовь Ипполита к Арикии мучит ее не просто тем, что это любовь к другой, но и тем, что это-то чувство безгрешно, что в нем нет вины и стыда:
Любовь Федры к целомудренному юному Ипполиту – не просто женская страсть, а тоска по утраченному раю непорочности и чистоты.
Слова Федры о «чистых руках» и «преступлении в сердце» – прямая цитата из еврипидовской пьесы, и таких цитат в этой трагедий Расин дает больше, чем в любой другой. Но в устах расиновской героини это признание обретает иной, грозный смысл: вина ничуть не смягчается оттого, что состоит она не в действии, поступке, а всего лишь в побуждении. Ибо за ним слышится евангельское: «Вы слышали, что сказано древним: ”Не прелюбодействуйте”. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». В том-то и дело, что «Федра» одновременно и самая «античная» из расиновских трагедий, и самая христианская.