А потому Петра Алексеевича – вопреки его собственному мнению о себе – можно назвать «позитивистом» лишь с очень большой оговоркой. С действительным позитивизмом его роднило стремление выстроить единую и все объясняющую научную картину мира. Однако если «обычные» позитивисты были склонны переносить на развитие человеческого общества действие закономерностей, которым подчинялось существование мира живой и неживой природы, то Кропоткин поступал наоборот. Он пытался распространить на природу (в том числе неживую) социальные принципы гармонии и свободного соглашения.

Философ-анархист пришел к выводу: то, что именуется в науке «законами», само по себе есть не некое предустановление, предшествующее явлению или организму, а конкретный результат взаимоотношений и соотношений между различными явлениями и элементами данного явления или организма. «То, что называлось прежде "естественным законом", представляется нам не более как улавливаемым нами отношением между известными явлениями; каждый такой "закон" получает теперь условную форму причинности, т. е. "если при таких-то условиях произойдет такое-то явление, то за ним последует другое, такое-то явление", – говорил Кропоткин в лекции "Анархия, ее философия, ее идеал". – Вне явлений нет закона; каждое явление управляется не законом, а тем явлением, которое ему предшествовало… Гармония в природе является для нас временным равновесием, устанавливающимся между различными силами, – некоторым временным приспособлением, которое может существовать лишь при условии постоянного видоизменения, представляя собою в каждый данный момент равнодействующую всех противоположных сил. Стоит только одной из этих сил оказаться стесненной на время в своем действии, и гармония исчезнет… Если другие силы будут ей противодействовать, она все-таки не исчезнет, а нарушит в конце концов равновесие и нарушит гармонию, чтобы найти новое равновесие, новую форму приспособления»[1048].

Любой живой организм, утверждал Петр Алексеевич, представляет собой такое сложившееся под воздействием окружающей среды равновесие, скорее «агломерацию, состоящую из миллионов отдельных индивидуумов, чем единую и нераздельную особь». По его мнению, можно было вести речь «о федерации пищеварительных органов, органов чувств, нервной системы и т. д. – органов, очень тесно связанных между собою… но тем не менее живущих каждый своей особой жизнью. В свою очередь, всякий орган, всякая его часть состоит из независимых клеток, соединяющихся друг с другом для борьбы с неблагоприятными для их существования условиями… Каждый индивидуум, одним словом, представляет собой мир органов, каждый орган – целый мир клеток, каждая клетка – мир бесконечно малых, и в этом сложном мире благосостояние целого зависит вполне от размеров благосостояния, которым пользуются мельчайшие микроскопические частички организованного вещества»[1049].