В сентябре 1907 года Кропоткины вернулись из Бретани в Англию, по дороге вновь ненадолго остановившись в Париже, в «Американском отеле» (Hôtel Américain) на бульваре Сен-Мишель. Там он смог обменяться мнениями с возвращавшейся из Амстердама Эммой Гольдман.

В октябре Кропоткины решились на переезд из Бромли на северную окраину Лондона, в «очень высокий, лесистый и чистый» район, с удобным омнибусным сообщением с Лейстер-сквером и станцией Хайгейт. Им хотелось быть поближе к дочери Саше, которая училась в университетском колледже[1478]. Переезд оказался нелегким: «пришлось перевезти 40 ящиков и бочек (Sic!) книг, сделать для них полки, найти место для всей этой массы бумаги и разместить ее, причем я уставил все книги и карточки с бумагами сам собственноручно, смахнувши с них всю покрывавшую их пыль», – рассказывал Петр Алексеевич в письме к Гильому 20 октября[1479]. Дом № 5 на холме в районе вилл Онслоу по улице Масуэлл Хилл-роуд в лондонском Хайгейте был полон солнца. С одной стороны к нему примыкал редкий для Лондона настоящий лес, а холм спускался к саду.

В Хайгейте, по воспоминаниям приезжавшего к нему племянника, Петр Алексеевич «вел все тот же регулярный трудовой образ жизни. Целые дни он проводил у себя в кабинете, заваленном и заставленном массой книг, и появлялся только к столу. Раз в неделю, в воскресенье, он принимал всех, кто хотел прийти. Общество, бывшее у него, было необычайно разнообразно и разношерстно – и русские эмигранты, и студенты, и русские господа, приезжавшие в Англию, из которых в то время многие увлекались его книгой "Поля, фабрики и мастерские", вместе с трудами Рёскина вызвавшей нечто вроде общественного движения к сельской жизни». Кропоткин по-прежнему сохранял живость и жизнерадостность, «был чрезвычайно весел, любил шутить, смеяться, был всегда необыкновенно подвижен, можно сказать, что почти бегал бегом по лестнице и комнатам. В это время ему шел 68-й год, но он, кроме седой бороды и волос, почти не носил признаков старости: довольно плотная, живая и подвижная фигура, румянец, совершенно юные, живые, очень красивые, темно-голубые глаза, которые иногда казались почти черными»[1480].

Впрочем, и на новом месте болезнь не оставляла Кропоткина. Зимой 1908 года ему снова становится хуже. «Я все еще не выхожу из дома. Сижу часа 2–3 в кресле, пишу, читаю, но очень слаб, – рассказывает он 29 января в письме к Марии Гольдсмит. – Осмотрел меня специалист. Эмфизема в обоих легких внизу. Зиму оставаться в Англии безусловно нельзя будет. В этот раз на волос избег бронхо-пневмонии. Иначе – бодро смотрю вперед, на свои работы»[1481].