К концу совещания в Москву приехала и Софья Григорьевна. Кропоткины собирались теперь остаться на зиму во «второй столице». Они поселились в самом центре города, в доме № 44 на Большой Никитской улице, и могли общаться с многочисленными друзьями и знакомыми. Но через несколько дней Петр Алексеевич слег с гриппом и двенадцать дней вынужден был не выходить из квартиры, а затем он и Софья Григорьевна заболели желудочно-кишечной болезнью, которая сопровождалась высокой температурой. Их лечил профессор-медик Алексей Петрович Ланговой (1856–1939)[1721].

Ожесточение кипевшей вокруг политической борьбы разочаровывало и огорчало Кропоткина. Мятеж верховного главнокомандующего генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова (1870–1918), вспыхнувший 28 августа (10 сентября), по мнению Петра Алексеевича, не имел шансов на успех. «В Петербурге я ближе познакомился с Керенским и полюбил: высоко-трагическое его положение», – писал Кропоткин Тюрину. Он собирался даже поехать в Питер, чтобы поддержать премьера в дни мятежа, но болезнь не позволила ему это сделать[1722].

Но даже неудавшееся выступление военных обнажило всю глубину кризиса, который переживала Россия. Главное горе и главную опасность старик видел в дезорганизации армии и надвигающемся голоде. «Полфунтом хлеба и фунтом для мускульного рабочего нельзя прожить; а все остальное очень трудно достается, даже в малых количествах». Петр Алексеевич планировал после выздоровления помочь московской городской Думе «в строительстве и "завоевании хлеба"». Он хотел вместе с лидером Всероссийского земского союза и бывшим главой Временного правительства князем Георгием Львовым «найти нужные строительные силы в земствах и организовать Земскую Россию для неизбежной перестройки». Неудивительно поэтому, что в июне – июле 1917 года Львов был частым гостем в семье Кропоткиных. Он навестил их четыре раза, а затем бывал у них в Москве[1723].

Но старый аппарат разваливался и агонизировал, а новые административные кадры оказывались бездарными или просто ничего не хотели делать[1724]. Старый приятель Кропоткина Книжник-Ветров утверждал, что незадолго до Октябрьского восстания Керенский вновь предложил старому революционеру пост премьер-министра, «дабы использовать его авторитет и обаяние в массах». Кропоткин снова ответил отказом. А может быть, Книжник-Ветров просто вспомнил старую историю июля 1917 года, перенеся события на октябрь? Несомненно одно – предложили бы хоть десять раз снова – он отказался бы…

* * *

«Соня! Это они хоронят революцию!» – сказал старый анархист, слушая гул артиллерийских орудий восставших, обстреливавших Кремль – последний оплот сторонников Временного правительства[1725].