И прежде, чем перед Сандомирским «распахнулась дверь дома № 44-а и холодный ветер прояснил разгоряченные беседой мозги», Кропоткин якобы заявил о своем признании большевиков и Октябрьского переворота: «"Уравнители". Произнес П[етр] А[лексеевич] это слово не только без иронии, но веско – и с видимым одобрением. Прозвучало в споре как будто бы: "Ну, что же, они, конечно, – не анархисты, как мы с вами, но зато уравнители. Хорошо и это"»[1731]. Вот и все… Но здесь невозможно найти слов одобрения действиям большевиков. Кропоткин в очередной раз выступает перед нами в амплуа аналитика, историка, сравнивающего эпохи и обозначающего место, которое занимает та или иная политическая сила в сложившейся обстановке. Возможно, более серьезного кровопролития в будущем все же удастся избежать. А так – ну, перешла власть от одних к другим. Главное же не это, а то, что делают сами народные массы, «снизу».

* * *

Антигермански настроенного старого революционера тревожили и перспективы германского наступления. Возможно, в его сознании это пересекалось с широко распространившимися слухами о германской поддержке большевиков. Осознавал он и ситуацию с развалом военной машины России, уже неспособной сдержать наступление австро-германских армий. Отсюда свидетельства о панических настроениях с его стороны. Так, Прасковья Евгеньевна Мельгунова-Степанова (1881–1974), супруга известного историка и одного из активистов Трудовой народно-социалистической партии С. П. Мельгунова, свидетельствует, что 30 ноября 1917 года Кропоткин заявил однопартийцам мужа, пришедшим поздравить его с семидесятипятилетием: «…он слышал, что большевики собираются посадить на престол Алексея, а регентом Генриха Прусского. В условиях мира, между прочим, оккупация Петербурга, комиссары немцев во всех областях, сдача немцам оружия и 15 лет торговли»[1732].

Он сравнивал происходящее в России со страшным землетрясением, произошедшим в 1908 года на Юге Италии[1733], когда погибли до ста тысяч и пострадали более двухсот тысяч человек, и был на грани самоубийства… В один момент Кропоткин даже собирался спустить курок, сведя последние счеты с жизнью:

«– И как хватило сил пережить все это. Как хватило – не знаю. Ведь я задыхался… задыхался. – Петр Алексеевич понизил голос. – Знаешь ли, была минута, когда я вынул револьвер из стола и положил возле себя… так было невыносимо жить. Только страх подать пример малодушия остановил меня…»[1734] – так передает слова Кропоткина Брешко-Брешковская. В конце зимы 1917 года она беседовала с ним в московской квартире, где в то время жила семья Кропоткиных.