В ноябре Петру Алексеевичу пришлось испытать настоящие муки в дни вооруженных боев в Москве. В письме Марии Гольдсмит Кропоткин жаловался на «безнадежные» потрясения. Дом у Никитских ворот, где Кропоткины снимали две комнаты, находился неподалеку от площади, и стоявшие на ней строения обстреливались с обеих сторон: «Ружейные залпы, трескотня пулеметов, гул тяжелых орудий и вой гранат продолжались дней 5; нельзя было даже выйти во двор, не слыша свиста пуль… Соня жестоко страдала от рева каждого пушеч[ного] выстрела, а я – вы угадаете мои мысли». Но, несмотря на это, уверял Петр Алексеевич, он «не терял надежды – и теперь не теряю – и работал сам по себе, в одиночку, и буду работать»[1726].

Впрочем, были и противоположные отзывы о том, как Кропоткин воспринял эти события. В 1921 году анархист Герман Сандомирский, поддерживавший политический курс РКП(б), писал, что Кропоткин «одобрил» «октябрь и тогдашнюю роль большевиков». На чем он основывал эти выводы? Осенью 1917 года, в дни, последовавшие после боев в Москве, Сандомирский присутствовал при споре одного из старых участников анархистского движения с Кропоткиным. Возможно, речь шла об Атабекяне, издавшем брошюру «Кровавая неделя в Москве». Александр Моисеевич критиковал действия большевиков и их союзников, обвиняя лидеров РСДРП(б) в организации «кошмарной, братоубийственной войны» исключительно в целях захвата власти[1727]. «И некому объяснить народу, что не бесполезным преступным пролитием братской крови, не во время гражданской войны за захват власти совершается социальная революция, а организованным переходом производства в руки трудового народа, без власти, в политической анархии!»[1728] – писал Атабекян, один из немногих анархистов, кто решился отвергнуть союз с большевиками и призвать товарищей по движению к бойкоту новой власти.

Однажды Кропоткин обсуждал с гостями-анархистами октябрьские бои в Москве… Разговор вспыхнул во время прощания, в передней старинного дома с колоннадой на Большой Никитской улице. С улицы проникал холодный ветер, гости слушали, а пожилой революционер ораторствовал: «Все разговоры о "громадных жертвах" в Москве – пустая болтовня. Я не советую вам повторять и шаблонных, но непроверенных рассказов о "жестокостях". Сравните с Францией…»

Так говорил Кропоткин, «отчеканивая каждое слово и со строгостью в голосе». Затем он прочитал гостям-анархистам целую лекцию, называя цифры жертв революционного террора, восстаний и боевых действий во Франции 1789–1793 годов. «В московском октябре не было проявлено жестокости, жертвы его ничтожны по сравнению с цифрами, оставленными историей революции [17]89– [17]93 гг.»[1729], – такой вывод, как утверждает Сандомирский, сделал Кропоткин. Затем, продолжая свои сравнения, Кропоткин назвал большевиков «уравнителями» и подытожил: «Уравнители. Их очень любили и ценили массы во Франции. Они будут иметь успех и у нас»[1730].