<…> В течение дня явились в гостиницу корреспонденты Вильямс от «Нью-Йорк таймс» и Олохлин от «Чикаго трибюн». Второй рекомендован мне Виленкиным и даже имеет русский орден. Олохлин сообщил, что японцы довольны обращением Витте к печати, в коем отдается дань их достоинствам. Но к миссии его относятся с недоверием, подозревая, что он прибыл лишь для того, чтобы узнать их условия, а затем постарается прервать переговоры и свалить на них вину, возбудив против Японии общественное мнение Европы и Америки. В этом отношении японцы, кажется, не так далеки от истины; мы как раз говорили об этом с Сергеем Юльевичем. По сведениям Олохлина, японцы потребуют 750 миллионов долларов контрибуции, Сахалин, открытие Амура для плавания и вообще поставят суровые условия. Этого мы, впрочем, сами ожидаем. Затем названный журналист задал несколько вопросов о внутреннем положении России, об угнетении нашей промышленности и о якобы невыносимом состоянии рабочего класса. Витте ответил, что хотя внутреннее положение России напряженно и не совсем нормально вследствие войны, но что это не может отразиться ни на развитии страны, ни на ходе переговоров, что правительством делается возможное для улучшения положения рабочего класса, но что центр тяжести – в положении крестьянства, ибо оно неизмеримо многочисленнее и с ним связан важнейший вопрос о земле.

Вечером у Витте был обед в честь членов посольства. Кроме Розена обедали Ганзен, князь Кудашев, вице-консул барон Шиллинг, Виленкин, все наши и некто Иеремия Кёртин – председатель института Смитсониан (Smithsonian). Это выдающийся славист и историк, много путешествовавший по России, с коим Витте знаком был на Кавказе. Кёртин недурно говорил по-русски.

В числе полученных сегодня писем есть несколько курьезных. <…>

Половину писем можно бы было с успехом бросить в корзину, но Витте, верно ради популярности, находил необходимым отвечать на все письма. Он, впрочем, подписывает ответы не читая, ибо они пишутся по-английски. Некоторые подписываю я от его имени.

<…> 27 июля / 8 августа[167]. Вследствие продолжавшегося всю ночь тумана двигались малым ходом, и лишь утром «Мэй Флоуер» вошла во внутреннюю гавань и остановилась около устья широкой реки Пискатагвы. С моря Портсмут не виден. Городок на берегу называется Ньюкастль. Деревянные домики и виллы, выкрашенные в яркие цвета, придают ему веселый вид. Морская верфь, или Неви-Ярд, – место будущих переговоров, находится на противоположном берегу названной реки, через которую в верхней части перекинут плавучий мост. Скалистые берега и островки, покрытые лесом, напоминают финляндское побережье, но пейзаж менее сумрачный.