Казалось, он был даже доволен моему отказу, но на другой день, в воскресенье, приехал совершенно неожиданно ко мне и в течение целого часа всячески настаивал на том, чтобы я принял это предложение и сделал угодное государю. Я на это снова не согласился и предложил испросить личную аудиенцию у государя, чтобы привести мои основания, в твердом убеждении, что государь их поймет и не осудит меня. На это гр<аф> Витте не пошел, весь вопрос канул в вечность, а потом, уже в половине апреля, когда мне привелось снова увидеть государя, он сказал мне, что был вполне уверен, что я не приму назначения, и даже сказал об этом гр<афу> Витте, прибавивши, что как же он зовет меня в контролеры, когда так недавно настоял на невозможности назначить меня председателем Департамента экономии из-за моего неуживчивого характера.

Весь февраль месяц ушел на участие мое в совещании под председательством государя по пересмотру положения о Государственной думе, по изменению учреждения Государственного совета в связи с новыми положениями Думы и по согласованию с этими положениями основных законов.

Из всех заседаний этого времени особенно свежими в памяти остались у меня два заседания: 14 и 16 февраля.

В первом из этих заседаний гр<аф> Витте с особенной настойчивостью доказывал недопустимость у нас публичных заседаний Думы и совета. К всеобщему изумлению, он оправдывал свою мысль тем, что наша публика настолько невежественна, что она превратит законодательные учреждения в арену сплошных скандалов и будет только издеваться над министрами, бросая в них, как он повторил подряд четыре раза тоном величайшей запальчивости, «мочеными яблоками да ревущими кошками». На него обрушились решительно все участники совещания и даже такой человек, как Победоносцев; он попросил слова у государя и сказал: «Зачем же было заводить все дело, писать манифесты, проводить широкие программы обновления нашего государственного строя, чтобы теперь говорить, что мы созрели только для скандалов да моченых яблоков и дохлых кошек. Вот если бы Сергей Юльевич сказал нам, что он кается во всех своих мыслях и просит вернуться к старому Государственному совету и совсем отказаться от привлечения толпы в нашу законодательную работу, к которой она не подготовлена, то я бы сказал вам, государь, что это мудрое решение, а то дать всякие свободы и права и сказать людям: читай только в газетах, что говорят народные избранники, – этого не выдержит никакая власть».

Государь положил конец таким спорам, сказавши просто: «Разумеется, этого нельзя допустить; заседания должны быть публичны».