По мере приближения дня открытия Думы уверенность в том, что ему придется открыть Думу, все более возрастала.

Правда, гр<аф> Витте все еще пытался выяснить положение и продолжал запрашивать царя, не находит ли он нужным переменить главу правительства. Но он это делал уже все с большей уверенностью, что царь удержит его. И царь удерживал его.

В «Воспоминаниях» графа Витте освещение обстоятельств отставки его страдает некоторой неполнотой. По «Воспоминаниям» выходит, что после того как он написал царю письмо, – вопрос выяснился, и он к своей отставке был готов.

О том, что Витте написал такое письмо, было известно некоторым министрам. Об этом мне в свое время говорил А. Д. Оболенский, обер-прокурор в кабинете Витте.

В то же время определенно высказывали предположение, что, написав это письмо, Витте, однако, его не посылал.

Во всяком случае, отставка явилась для Витте вполне неожиданной.

Это видно из следующего.

22 апреля 1906 г. по городу распространились слухи о том, что отставка кабинета – совершившийся факт. В бюрократических кругах это известие вызвало большой переполох. Так как до открытия Думы осталось всего два-три дня, то почти все, в том числе и многие ярые противники Витте, – считали, что он остается на посту. Даже тe, которые вели упорную кампанию против Витте, не считали возможной перемену кабинета накануне открытия Гос<ударственной> думы. Опасались, что это может привести к печальным последствиям. Ведь надо же подготовиться к встрече Думы, надо выбрать – «твердое, но вместе с тем ориентирующееся направление». Разве можно возложить это серьезное дело на полурамолизованного, апатичного Горемыкина – царедворца и бюрократа до мозга костей?

Вот почему слухи эти, хотя и передавались в категорической форме, все же вызывали большое сомнение.

23 апреля, около 11 ч<асов> утра, я заехал к государственному секретарю Ю. А. Икскулю.

Спокойного, уравновешенного и корректного Икскуля я застал в состоянии необычайного возбуждения. Он сообщил мне с не свойственным ему волнением о том, что только что получены указы об отставке министров и о новых назначениях. Как и большинство бюрократов, он считал это роковым шагом: за 48 часов до открытия Думы, этой «страшной» Думы, в недрах своих, быть может, таящей повторение французской революции, переменить весь кабинет, посадить абсолютно неподготовленных людей, да еще возглавить кабинет «его высокобезразличием».

– Ведь это безумие! – невольно вырвалось у Икскуля.

Помимо этого, Икскуля, старого корректного бюрократа, воспитанного в определенных бюрократических тенденциях, шокировала форма этих отставок. Прежде всего, всем уволенным министрам даже не предложили подать прошение об отставке, как это всегда водилось при всех царях, даже когда отставлялись самые опальные министры. Между тем в указах об отставках было сказано: «согласно прошению». Старого бюрократа эта официальная ложь царя повергла в неописуемое смущение. Затем, никто из уволенных министров не получил никакого назначения, и никому не было дано никакой пенсии, только Акимов и Дурново были назначены членами Государственного совета. А затем, спустя довольно продолжительное время, двум-трем отставным министрам была назначена пенсия в мизерном размере. Злоба царя на Витте, а от него и на весь его кабинет, получила отголоски в административных кругах и внушила многим бюрократам стремление демонстрировать свое неприязненное отношение ко всем «виттевцам». Это ознаменовалось характерной мелочью. В день опубликования отставок на квартиру к только что отставленному министру народного просвещения И. И. Толстому явился курьер со щипцами и грубо, неумело сорвал казенный телефон.