«Ну, что ж, подождем», – сказал граф, когда я передал ему ответ.

Я не имел ни своего стола в канцелярии, ни того, что называется рабочим кабинетом. Ожидал я приема в той большой комнате, длинной, полутемной, с окнами, выходившими на небольшой двор, где высилось большое здание, затемнявшее комнату, в которой обычно заседал Совет министров, и когда было нужно мне что-либо писать, работал за столом, крытым сукном «бордо», темно-красным, Совета министров.

7 января часа в четыре курьер меня пригласил к графу. Едва я вошел, как сидевший у стола графа небольшого роста господин вскочил, почти подбежал, схватил мою руку в свою пригоршню и радостно воскликнул: «Печатаем! Печатаем! Замечательная статья, поздравляю! Завтра печатаем», – и, обращаясь к графу, – это и был сам В. В. Комаров, – глядя на меня как-то особенно любовно: «Поздравляю вас, граф! Талантливого человека вы имеете в лице госп<одина> Спасского…» Все это было как-то необычайно и даже, можно сказать, «неловко»! Статья была напечатана в «Свете» 8-го января…

В чем же дело? Откуда этот восторг Комарова, столь не свойственный холодной петербургской манере, где можно было меньше всего встретить «экзальтации»?

«Нет ничего тайного, что бы не стало явным»

Комаров не только напечатал статью, но и отпраздновал появление этой статьи как некое политико-историческое «событие» большим у себя парадным завтраком, как он говорил, в честь Витте, хотя самого Витте на завтраке не было. Были корресп<онденты> двух фран<цузских> газет и англ<ийской> «Дейли телеграфа», которую представлял м<исте>р Диллон. Присутствовал кн<язь> Андроников, с некоторых пор сопровождавший [меня] тогда, когда мне был нужен англ<ийский> язык. С этого завтрака он меня везде и всюду «пропагандировал» и, кажется, был виновником вздорной легенды обо мне. Желая подчеркнуть свое уважение ко мне, Комаров прислал пару своих лошадей и старшего сына, правоведа, чтобы везти меня к завтраку.

Когда мы отъехали, молодой Комаров, прекрасный юноша, чистый и восторженный, повернувшись ко мне, сказал:

– Алексей Александрович! Вы, наверное, не знаете, как мои товарищи-правоведы, два раза слышавшие ваши речи, в вас влюблены! Не смейтесь! Это так… А мне вы особенно нравитесь. Я хотел бы вам сообщить очень большую тайну, касающуюся вас и вашей статьи. Можете ли вы дать мне ваше благородное честное слово, что вы никому, ни даже графу Витте, не скажете…

– Даю вам это слово! И будьте уверены, что я его сдержу!