Заметив мое удивление, он с веселым видом сказал: «Нам надо слиться, к чему множить партии, мы служим общему делу, и у нас одна политическая дорога». Но граф Гудович сам желал быть «попом в своем приходе» и, вероятно, метил в «архиереи». Тогдашняя аристократия серьезно желала войти в «игру», чтобы ослабить ее могущие быть для нее очень плохие последствия, что она до некоторой степени осуществила в «<Третье>июньской» Думе Столыпина, кончившей изменой самодержавному монарху, – таков непреодолимый ход истории.

Я решил посетить Гудовича и, не называя источника, спросить его, что он думает по поводу царскосельской фразы, привезенной им в Москву. Как-никак, партия или игра в нее – это одно, а звание гофмейстера и положение губернского предводителя дворянства – это совсем другое, и спрашивает его об этом лицо, официально состоящее в непосредственном сотрудничестве с предс<едателем> Совета министров, спрашивает его, конечно, не более как в частном порядке, но он может этот вопрос предложить и публично. Все это граф быстро сообразил. Красивый, величественный, «ясновельможный», граф «свернулся в колечко», схватил меня за две руки, подвел к глубокому креслу, сел напротив и, дружески склонившись, стал уверять, что все это в отношении его сущая ложь, что, напротив, когда в Москве Гучков сообщил ему об этом, он энергично [опроверг] этот слух, пущенный, несомненно, с целью разжечь низы, скомпрометировать священное слово монарха и его правительство, – что это глубоко возмущает его, и просил меня доложить об этом «графу Сергею Юльевичу – мы все смотрим на него как [на] единственного человека, способного спасти Россию и государя».

На том мы расстались. После того я не встречал его на политических собраниях и не интересовался его «Диском».

В назначенное время я поджидал Ап<оллона> Ал<ексан>др<овича> Мануйлова и принял его (он пришел минут на пятнадцать раньше назначенного срока) в той темно-красной длинной, плохо освещенной комнате, где обыкновенно заседал Совет министров, – у меня не было ни отдельной комнаты, ни отдельного стола в канцелярии, так как к ее составу [я] не принадлежал. Здесь, за длинным столом, я занимался, что было редко, но принимал тех немногих посетителей или по поручению графа, или тех, кто желал иметь свидание со мною, – по большей части корреспондентов газет.

Мануйлов успел повидать Милюкова, Гессена и других «столпов» партии и был сильно ими «заряжен» известной «кадетской» зарядкой. Его ожидал большой сюрприз по основному вопросу, но я счел более разумным, чтобы этот сюрприз поднес бы ему сам граф: накануне он привез из Царского «высочайшее повеление» всячески ускорить подготовку выборов, точнее сказать, ускорить разработку избирательного закона. О чем на следующий день должно было быть очередное правительственное сообщение.