И все же попытки англичан захватить Бирму зашли в тупик. Следовало менять стратегию. «Наилучший способ победить японцев, – полагал Черчилль, – заключается в бомбардировках Японии с баз в России и Китае». Но это можно будет осуществить только после разгрома Германии, а пока следовало сконцентрироваться на поддержке Китая воздушным путем, обходя злополучную Бирму.

Во всем этом существовала зримая опасность. Обратив центр внимания к Китаю, американцы могут придать общий приоритет Азии перед Европой. Этого не следовало допускать, и премьер-министр заявил, что плывет в Америку, именно плывет, «поскольку врачи запретили мне летать на большой высоте»). Премьер телеграфировал президенту: «Мне кажется необходимым обсудить прежде всего операцию «Хаски», во-вторых, будущее операции «Анаким» в свете опыта бирманской кампании и другие вопросы».

Обнадеживающей нотой, на которой Черчилль расстался с родными берегами, было сообщение из шифровального центра в Блечли, который расшифровал послание японского посла в Берлине своим руководителям в Японии. Посол сообщал, что Гитлер пожаловался на слишком раннее начало войны – «из-за чего мы не в состоянии доминировать на морях».

* * *

Между Британией и США все более остро вставала атомная проблема. Руководитель английских атомных исследований – сэр Джон Андерсон сказал Черчиллю, что возникающий поворот в двусторонних отношениях «абсолютно нетерпим». Следует немедленно связаться с Рузвельтом и постараться изменить решение американцев. Черчилль угрюмо молчал, так как понимал, что американское решение не могло быть принято на уровне ниже президентского. Андерсон писал, что нужно переубедить Рузвельта. Нужно, чтобы английские ученые продолжали работать в американских центрах. Тогда после окончания войны они смогут вернуться в Англию и действовать в чисто английских интересах, но уже на том высоком уровне, на котором идет реализация «Манхеттена». Как раз этого-то и не хотел Рузвельт. Для него важно было сохранить монополию в ядерной сфере, и он не хотел, чтобы крупнейшая западноевропейская метрополия быстро получила могучее средство защиты своих интересов.

Черчилль, начиная с января 1943 года, предпринял настоящую атаку на Рузвельта и на его, как он выразился, «персональный Форин Оффис», в лице Гарри Гопкинса. Премьер-министр постарался затронуть самую чувствительную струну: что будет, если первым в атомной гонке окажется СССР? «Что мы желаем иметь между белыми снегами России и белыми скалами Дувра?» – спрашивал Черчилль. Лишь ядерное оружие могло помочь найти ответ. Посетившим Лондон Стимсону и Бушу Черчилль сказал, что он «в жизненно важной степени заинтересован в обладании всей информацией, касающейся использования атомной энергии в будущем… Необходимо исключить победу Германии или России в этой гонке». Заместитель Черчилля по атомной проблематике лорд Червелл объяснил Стимсону и Бушу, что английское правительство рассматривает «всю проблему использования атомной энергии, исходя из анализа послевоенного соотношения сил». Говоря так, англичане противоречили сами себе. Ранее они доказывали необходимость ускоренных научных усилий, чтобы не проиграть немцам. Начиная с весны 1943 года, они уже не говорили о возможности «опоздать» в гонке с немцами. Новый элемент возникает в их аргументации – Россия. Один из руководителей английской программы (Андерсон) теперь уверял, что в период войны никому не удастся создать бомбу, но это и не важно, она нужна для будущего. Черчилль весной 1943 года в своих телеграммах Рузвельту и Гопкинсу начинает напирать на то, что английская помощь может понадобиться американцам в соперничестве с СССР. Вопрос был настолько важен, что Черчилль постарается решить его средствами личной дипломатии.