Татиана Петровна Мятлева[292].

Реакция на это отчаянное письмо последовала незамедлительно: 27 октября 1920 года выборгский губернатор (будущий президент республики Лаури Кристиан Реландер) писал Маннергейму.

Л.-К. Реландер – Г. Маннергейму

Д<орогой> Б<рат>!

Твое письмо от 26-го получил сегодня. Упомянутой в твоем письме г-же Татиане Мятлевой я уже вчера выдал вид на жительство – то есть прежде, чем Твое письмо дошло сюда. Что касается прислуги Друговой, мы не нашли в здешних книгах просителя под такой фамилией. Когда мне сообщат правильное имя – Ты ведь тоже в письме поставил после имени вопросительный знак, – постараюсь по мере сил принять во внимание Твои пожелания.

С наилучшими пожеланиями

Твой Л. Кр. Реландер[293].

Татьяна Мятлева окончила свои дни в Праге в 1936 году – для нее, как и для большинства беженцев, Финляндия оказалась лишь промежуточным этапом.

К 1930 году в стране оставалось всего около 10 000 русских. По сравнению с Францией, где в это время проживало 400 000 русских эмигрантов, или Китаем, где их было около 100 000 – совсем не много[294]. Но некоторым и это казалось излишним.

В 1919 году парламентский представитель аграрной партии С. Алкио сделал официальный запрос: «Знает ли правительство, что в последнее время в нашу страну незаконно проникло большое количество подозрительных русских, присутствие которых в Финляндии представляет опасность для нашего спокойствия и независимости, а также чувствительно увеличивает продовольственные проблемы нашего собственного народа. …Если правительство осведомлено об этом, то какие меры принимаются к предотвращению переезда сюда русских, а также для выдворения уже находящихся здесь?»[295]

К чести правительства, оно не пошло на уступки националистам. Премьер-министр Д. Ингман ответил на запрос примерно следующее: несмотря на трудности, испытываемые страной в связи с притоком беженцев, невозможно запретить людям искать убежища в Финляндии. Возвращение в Россию означает для большинства из них смертный приговор, и поэтому выдворить их не позволяют соображения гуманности. Кроме того, такие меры вызовут негативную реакцию в Европе, где отнюдь не все страны признали независимость Финляндии. Многие бывшие офицеры русской армии действительно все еще носят русскую военную форму, хотя это официально запрещено, но расследование показало, что мундир – единственная одежда этих несчастных людей, едва уцелевших и бежавших через границу без всякого имущества. Никак нельзя присоединиться к мнению господина Алкио, что «в настоящее время любой русский в Финляндии, будь он буржуа или большевик, является опасным врагом свободы»[296].