— Ерунда, — ответила Орлова, — там рабочие.
У самых стен стояло десятка два рабочих и двое мужчин в одних пиджаках, по всей видимости инженеры. Все смотрели вверх.
— Может быть, кто-то из окна выбросился? — предположила Орлова.
Александров укоризненно посмотрел на супругу:
— Любовь Петровна, не говорите ерунды.
— Вон стоят охранники, — указал Исаак Осипович.
Троица подошла поближе. Милиционеры в тулупах моментально к ним приблизились. Орлова заулыбалась. Александров сделал вид, что интересуется только своей женой. Дунаевский с интересом всмотрелся в лица милиционеров. Давно пришла пора сочинить гимн заключенных.
При виде Орловой суровые лица стражей порядка растаяли. Лицо актрисы послужило всей компании пропуском. Руки взлетели под козырек. Парни в форме отдали честь знаменитости. Компания не спеша прошла мимо. Молодые милиционеры следили глазами за прекрасной женщиной.
— Я пойду узнаю, чем они занимаются, — произнес Исаак Осипович, указывая на рабочих. Улыбка Орловой промелькнула, будто падающая звезда на небосклоне. К счастью, гнев сменился на милость.
На Дунаевском была гладкая шапка-ушанка с плотно прижатыми, будто зализанными, ушами, в которой он походил на полкового комиссара. Мода того времени не отличалась разнообразием. И как Сталина в шинели можно было спутать с Кировым, так Дунаевского в пальто и шапке путали с Якиром. Откуда это сходство пошло, никто не знал. Во всяком случае, о нем говорили. Точно так же, как говорили о сходстве Марлен Дитрих и Орловой, Ладыниной и Мэй Уэст.
Для знакомства с рабочими, занятыми на обслуживании Кремля, при которых обязательно паслись «люди в штатском», представляться надо было, как на приеме у английской королевы, с перечислением всех заслуг, естественно, не для рабочих, а для «штатских».
Оказалось, что на Спасской башне Кремля устанавливаются рубиновые звезды. В начале 1935 года Каганович предложил, а Сталин утвердил это решение. Событие не менее важное, чем завершение строительства пирамиды Хеопса.
Александров конъюнктурно оценил сообщение об установке звезд.
— Прекрасно, — заметил он. — Эта «точка» площади должна быть у нас в кадре.
Умный режиссер, который уже оценил силу названия «Песни о Родине», моментально просчитал, что до него никто не успеет снять эти звезды в художественной ленте. А свидетельства роста силы страны социализма очень актуальны. Он, Александров, будет первым, кто это покажет.
СССР нуждался в новых символах. Страна Советов обрастала собственной мифологией, взросшей на классовой борьбе пролетариата, как молодая цыганка обрастает серьгами и монистами. Каждая примета мифологизации социалистического быта была на вес золота у власти. Каждый штрих, подтверждающий усиление новой империи, свидетельствующий о ее вечности, этой властью пожирался с людоедской жадностью, ибо служил оправданием всей той бесчеловечной злобы и ненависти, что сопровождает становление любого нового режима. В то время любое произведение искусства было несвободно от публицистичности. Неудивительно, что даже музыка Дунаевского отличалась публицистичностью.