Его песни пели лучшие эстрадные певцы: Клавдия Шульженко, Светлана Преображенская, Тамара Церетели. Он мог дружить с самыми интересными людьми своего времени. Но, несмотря на это, его практически никогда не называли гением.

Он сознавал свое везение, понимал, что по сравнению с каким-нибудь простым аккомпаниатором в ленинградском саду отдыха ему очень повезло. Он не упивался этим, как, например, Иван Дзержинский, автор знаменитой советской оперы. Дзержинский в любой компании сидел развалясь, веером распластав на животе толстые, короткие пальцы, как карикатура на Ллойд Джорджа.

Дунаевский не принадлежал к тем, кто живет в свое удовольствие, и недосуг ему было подсчитывать, воздают ли ему должное. Но в глубине души он переживал, если видел, что его работу замалчивают. Все в нем протестовало против того, когда за «Веселых ребят», «Цирк», «Волгу-Волгу» вдруг награждали его товарищей: Григория Александрова, Любовь Орлову, а о нем забывали.

Только внешне он принадлежал к числу избранных и плыл по жизни, точно белая яхта, украшенная праздничными флагами.

К концу тяжелого 1938 года его наконец прорвало. За завтраком он, сверкая глазами от радости, сообщил Бобочке, что будет звонить Самосуду — предлагать оперу.

Самуила Самосуда Дунаевский хорошо знал. Остроумный, напористый, картавый человек. И циничный. Очень циничный. Талантливый дирижер, худрук Большого театра. Очень любит езду на своей машине, точнее, езду пассажиром — у него и свой, и служебный шоферы. Однажды забыл, что его ждет машина, и задержался в гостях до трех часов ночи. Самосуд умеет подладиться под любого человека. Автору-текстовику говорит: «В опере важна не музыка, а идея текста». А автору-композитору: «Что бы ни написал беллетрист, слушать будут только мелодию». Таким образом, каждый думает, что он главный.

Дунаевский предложил себя в качестве оперного композитора. Самосуд сначала не поверил, а потом засомневался. Все-таки у Дунаевского другая слава, и вдруг в Большом его музыка! Самосуд дружил с Дмитрием Кабалевским. Чуть что не так, он бросался к Кабалевскому с криком: «Нет музыки, сочини что-нибудь!» Исаак Осипович слышал, будто худрук коварен, не погнушается сделать пакость ради собственных замыслов, и не верил этому.

Дунаевский жил в Питере, а худрук Большого находился в Москве. Они встречались, естественно, на всяких композиторских форумах, но по делу. Что думал каждый из них друг про друга, оставалось тайной.

Дунаевский договорился с Самосудом об опере. Композитор предлагал что-нибудь остроумное по сюжету, игровое. Самосуд думал долго. Решение пришло неожиданно. Выбор гривуазного Ги де Мопассана всех устроил. У Мопассана была новелла «Мадемуазель Фифи». Аксессуары как будто специально прописаны для театральной инсценировки. Канкан, девочки, и при этом вполне пролетарский сюжет: борьба французов за независимость от немцев. По стилю «Фифи» — это Франция, атмосфера легкая. В музыке немного Бизе, немного Брамса. Автором либретто худрук предложил Михаила Булгакова.