Дунаевский сам поверил, что находится в творческом упадке, и тем самым дал возможность поверить в это другим. Он попал в зависимость от властей. Композитор стал нуждаться в официальном признании, как в защите от сплетен. Он назвал это «некоторыми важными возможностями». В 1947 году неожиданно возник призрак из прошлого.

Его любимый педагог Николай Николаевич Кнорринг, которому он в юности подражал, написал письмо. Несколько недель оно пролежало в секретариате Союза композиторов, прежде чем его доставили по адресу.

Мне в руки попалось письмо, которое Дунаевский написал своему первому учителю, директору частной гимназии Кноррингу. Оно напоминает шифрованную радиограмму секретного агента, который наконец сообщает самые точные тайные сведения.

Было и другое обстоятельство, делающее это письмо нежелательным для всякого другого человека, кроме Дунаевского. Письмо пришло из Парижа летом 1947 года. В 1937 году жену Буденного посадили за то, что она ходила на приемы в иностранные посольства. И в 1947 году письмо прямо из Парижа — из центра белой эмиграции — оставалось опасным. Дунаевский об этом не думал. Он был поразительно нечувствительным в некоторых вопросах — воспитание в местечке дало свои плоды.

Дунаевский был очень смелый человек, по-настоящему он в жизни практически ничего не боялся. И эта его небоязнь доходила до очень странных вещей. Думаю, что его не смутил и приход письма из Парижа. Это было даже романтично. Читая обратный адрес Кнорринга, он смутно представлял себе все, что слышал о Париже, страстно завидовал тем, кто побывал во многих странах.

Судя по письму, несмотря на жалостливый тон, ничего трагического с ним не произошло. Это теперь мы знаем, что советские органы госбезопасности обрабатывали каждого эмигранта в надежде получить от них покаянное письмо о плохой жизни, чтобы потом запустить его в машину официальной пропаганды. Некоторые эмигранты сознательно шли на обман, лишь бы получить право вернуться в СССР. После войны многие думали, что положение изменилось.

Кнорринг сообщил, что подруга школьных лет Исаака, его дочь Ирочка, умерла в 1943 году в Париже от диабета. А затем он ставил в известность, что возвращается в СССР. Где собирается жить, не писал. Место им должны были определить власти. Кнорринг считался врагом. Он служил у Врангеля в чине офицера — преподавателя Морского корпуса в Севастополе и вместе с его войсками бежал из Севастополя в Тунис. В письме Кнорринг хвалил Дунаевского за «Веселых ребят», вскользь польстив самолюбию композитора замечанием, что его песенки из фильма распевает весь Париж. Что такое «весь Париж», Дунаевскому оставалось догадываться самому. То, что Кнорринг решил успокоить Исаака своим известием о том, что они собрались вернуться в СССР, Исаак, может быть, и не понял, но прекрасно поняли бы соответствующие органы, вздумай они перлюстрировать письма композитора. Кнорринг знал, что переписка с ним опасна, поэтому спешил успокоить, что он без пяти минут свой. Сейчас эти письма интересны своим эзоповым языком, к которому в те годы быстро привыкали.