Но это ценное знание пришло с опытом, а пока по Юкону они плыли на тяжелой, неповоротливой, то и дело заливаемой водой байдаре. Шестеро сидели на веслах, Загоскин правил на корме. Рулевое устройство изготовили из того, что было под рукой: недостающие крючья заменили дверными, приладили петли из согнутых ручек сковородок — как говорится, голь на выдумки хитра. Для коротких поездок смастерили берестяную лодочку на манер индейских, которую для прочности обтянули лавтаком, и вели ее за собой на веревке.

Из Нулато выступили 4 июня, но куда пошли — по признанию Загоскина, «сами не знали». Известна была лишь цель: перевалить через горы, отделявшие британские владения от российских, чтобы выйти к Кенайскому заливу. Та же цель стояла перед экспедицией Глазунова и Малахова, но достичь ее они не смогли.

В летний поход наняли второго проводника, поскольку Татлек никогда в тех местах не бывал и местного наречия не понимал. Проводники играли в экспедициях решающую роль, и не только потому, что знали местность. Порой от них зависело, как примут служащих компании коренные жители, каков будет их настрой. Правда, Загоскин замечал, что, когда они приходили без проводников, туземцы общались с ними более свободно, хотя и объяснялись с помощью жестов, но принимали радушно, тащили всякую снедь для обмена. Иное дело с проводником — его опека порождала необщительность и настороженность. Что он говорил местным, как объяснял цель прихода «белых людей», оставалось неизвестным до тех пор, пока служащие компании сами не выучивали язык. «Живой пример тому наши соседи Новоархангельска, колоши: доныне ни один из толмачей, взятых из их племени, не передаст в настоящем виде ни вопроса, ни ответа беседующих».

Нового проводника, не мудрствуя, назвали Вторником и объяснялись с ним на «русско-инкилико-чнагмютском языке». Вот как Загоскин собирал информацию о стране за горами: он задавал вопросы туземцам, те отвечали Вторнику, Вторник переводил Татлеку, Татлек — калифорнийцу Никифору, Никифор — лейтенанту. При таком способе общения ошибки были неизбежны, и потому Загоскин считал необходимым записывать все варианты названий на разных наречиях, здраво рассудив, что специалисты потом разберутся.

Квихпак в тех местах широк. Далеко — куда доставал глаз и где небо припадало к земле — было видно, как он нес свои воды неспешно и величаво по обширной низменной равнине. Силы этого потока, питаемого десятками мелких рек и речушек, казались неисчерпаемыми. Моряки знают, что вода в морях и реках имеет разный цвет и оттенки ее многообразны. Каспиец Загоскин, помнивший молочный тон Куры и красноватый Аракса, заметил, что вода Квихпака летом была желтовато-сероватой, а отстоявшись, давала большой осадок, однако с приходом первых заморозков становилась прозрачно-чистой, вкусной и, как в «благословенной матушке Волге», «весьма здоровой».