«У меня не осталось семьи, – со слезами рассказывает Йоана годы спустя. – Только троюродная сестра. К этому не привыкнуть». У нее была еще тетка, сестра матери, и адрес в Бронксе. Йоана написала ей из Швеции и среди узниц с первого транспорта стала одной из первых, кто эмигрировал в Штаты.

Девушки из Польши все как одна решили не возвращаться домой. Рена Корнрайх с сестрой Данкой уехали в Голландию, их подруги Эрна и Фела остались в Швеции, Дина Дрангер отправилась во Францию. Сара Блайх в итоге эмигрировала в Аргентину. У Марги Беккер была тетка в Америке, которая, получив известие от племянницы, сразу выслала ей телеграфом сто долларов. Марги купила себе приличное платье и села на поезд в Восточную Словакию. В поезде она познакомилась с будущим мужем, Соломоном Розенбергом, который тоже возвращался из лагерей.

Дорога домой для многих стала путешествием эпических масштабов, настоящей одиссеей с разными препятствиями в пути. Где-то автостопом, где-то на поезде, где-то приходилось проситься в попутные телеги, а где-то – много миль шагать пешком. Эдите даже довелось перейти мост, раскачивавшийся над темными паводковыми водами реки Ваг, бурными от тающего в горах снега.

У некоторых девушек – как, например, у Като (№ 1843), подруги Ленки Герцки по Прешову, – была карточка от Красного Креста, дававшая право на бесплатный проезд в поезде. А другие – в том числе Эдита – ничего подобного не получили.

Линда со слезами вспоминает момент, когда в лагерь для перемещенных лиц, где они с подругами сидели на карантине, приехала международная комиссия, которая объявила, что они теперь считаются «гражданами мира». Им выдали документы, позволявшие ехать, куда захотят. Но хотели они одного – вернуться в Словакию. «Я уже знала, что всех моих истребили – и брата-близнеца, и сестру, и других братьев. Но мне все равно хотелось домой».

В Братиславу раз в неделю ходил поезд из Праги. Чтобы сесть на него, Линде с подругами пришлось пешком прошагать 318 километров до Праги из Берлина. Придя, они обнаружили, что поезд до отказа набит беженцами. Поэтому Линде с Пегги и другими девушками пришлось взгромоздиться на крышу.

«А почему бы не прокатиться наверху? Ведь я была молода». И жива.

С крыши поезда перед глазами разворачивался мир. Далекие зеленые горы, голубое небо с белоснежными пятнами облаков – это была свобода. Безотрадные серо-бежевые тона Аушвица растворились в ярком свете чисто вымытого небосвода. Никаких колючих проволок, ни единой вышки, сколько видит глаз. Ветер в волосах, сладкий весенний воздух, цветущие деревья – это была свобода. Солнце припекало, грело их усталые кости и мышцы, затвердевшие от труда, голода и страха. И вот напряжение растаяло и ушло в металл вагонной обшивки. Проезжая мимо городков и деревень, беженцы махали руками из окон и с крыш. Местные жители радостно махали в ответ. Как и три с лишним года назад, девушки громко запели. Но в этот раз – не гимн Словакии.