Евгения Симонова в роли Анны Сниткиной: искажения и подмены

Евгения Симонова в роли Анны Сниткиной: искажения и подмены

Кажется, вопрос, как всё было на самом деле, не стоял перед авторами картины. Во всяком случае, эпизод в двадцать шесть дней из жизни Достоевского, о котором известно, пусть не исчерпывающе, но достаточно много, показан с большими искажениями и нашпигован небылицами. И дело не только в том, что был деформирован реальный ход событий, их причинно-следственная связь. Главная неприятность картины – в ней искажены и характеры, и отношения главных персонажей. Ни о каком бегстве от писателя, по причине якобы мерзких, безнравственных страниц романа, которые стенографка отказывалась записывать, никто из них не запомнил – их просто не было. Достоевский посетил семью Сниткиных и познакомился с матерью Анны уже после окончания работы. Анна писала о работе с автором «Игрока» с большим уважением и нежностью. «Федор Михайлович с каждым днем относился ко мне все сердечнее и добрее. Он часто называл меня “голубчиком” (его любимое ласкательное название), “доброй Анной Григорьевной”, “милочкой”, и я относила эти слова к его снисходительности ко мне, как к молодой девушке, почти что девочке. Мне так приятно было облегчать его труд и видеть, как мои уверения, что работа идет успешно и что роман поспеет вовремя, радовали Федора Михайловича и поднимали в нем дух.

Я очень гордилась про себя, что не только помогаю в работе любимому писателю, но и действую благотворно на его настроение. Все это возвышало меня в собственных глазах. Я перестала бояться “известного писателя” и говорила с ним свободно и откровенно, как с дядей или старым другом»²⁸.

Многие подробности, о которых упоминает Анна Григорьевна, в картине непременно скандализируются. Она пишет об исчезновении из квартиры Ф.М. двух красивых китайских ваз и узнает, что они не разбились, а были отданы в заклад – писателю экстренно понадобились деньги. Эта крохотная деталь, упомянутая в примечаниях мемуаров, превращена в сцену безобразной драки Анны с пасынком, который хочет унести вазу, а она преграждает ему дорогу.

«– Что за фантазии? Вам-то что? Кто вы здесь? – изумляется пасынок. – Я ведь не посмотрю, что вы дама. Какая наглость! Умора. Вы стенографка. Почти слуга. А я имею право.

– Пусть я никто. А вы – вы же бессовестно обираете этого человека. Вы заложили его шубу, а он с кашлем, по сырой холодной погоде. Вы же в гроб его загоните. А сами недостойны руки ему целовать. Он самый добрый, самый несчастный, самый лучший человек в мире. Его оберегать надо».