На какое-то мгновение забываю про остальную тройку; они предоставили меня сейчас полностью своему вожаку, и я, летя по прямой с повёрнутой назад головой, впиваюсь глазами в стремительно догоняющего меня черноносого. О пилотировании не думаю. Самолёт как бы растворился во мне и является продолжением моих рук, мыслей. Всё внимание на врага. Диск его бешено вращающегося винта блестит на солнце двумя горизонтальными линиями, похожими на какие-то странные большие шевелящиеся усы, словно они, двигаясь, вынюхивают меня. Пожалуй, в эти секунды чувствую все движения противника лучше, чем свои: ведь стоит невпопад шелохнуть самолёт, и я пропал. В такие критические моменты боя чувства приобретают наитончайшую остроту. Вот он берёт меня на прицел. Я, не показывая виду, не даюсь, создавая боковое скольжение. Это вводит врага в заблуждение, он думает, что я, погнавшись за проскочившим вперёд истребителем, ничего не вижу сзади себя. Хочется, так хочется отвернуться от его чёрного до лоска, противного носа, что от напряжения рук и ног, кажется, дрожит весь мой Як.

Креплюсь. Жду. Гитлеровец, не понимая, в чём дело, продолжает ловить меня в прицел, но по-прежнему неудачно, при этом он так быстро сближается со мной, что вот-вот врежется.

В этот миг черноносый, не желая пугать меня своей стрельбой, очевидно, убеждённый, что я его не замечаю, расчётливо, чтобы снова повторить атаку, отваливает вправо, показывая жёлтое, как у змеи, пузо с чёрными крестами на крыльях. Сколько я ждал этого мгновения! И вот оно… Резкий доворот. Враг в прицеле. Очередь! И „Мессершмитт“, пронизанный в упор, взрывается.

Только успел отскочить от обломков, клуба огня и дыма, вижу рядом другой фашистский истребитель.

Скорее к нему. Очередь! Враг шарахнулся. Я — за ним. Вторая очередь, третья. Попадание есть, но чувствую, что поспешил: огонь для противника не смертелен. Хочу точнее прицелиться, но не получается: „Мессершмитт“ закрутил размашистые „бочки“ и в перекрестье прицела никак не попадается. Конечно, на таких фигурах его легко можно было бы подловить, но нельзя увлекаться. Опасаясь остальной вражеской пары, бросаю вертлявого „Мессершмитта“ и, осматриваясь, верчу свою машину по горизонту.

Поблизости никого нет. Не верится! Они в хвосте? Продолжаю круто виражить. Никого. Куда девались? Гляжу на солнце. Там маячит какая-то точка. Она растёт в глазах. Ниже её замечаю уходящих фашистов. Один из них летит сзади, оставляя за собой сизо-чёрный дымок. Ага! Значит, мне всё же его удалось подбить. Зря поторопился, можно было бы и уничтожить.