Как догадался наш художественный гений вслед гению Гофмана в совершенство во всех деталях изображённой скрипки, находящейся в звенящем звуками открытом пространстве, «спрятать» само прекрасное женское тело, недосягаемо мерцающее, оставив снаружи лишь красивую голову? Загадка даже для профессионала. И таких загадок здесь не так мало, притом что художник виртуозно внимал на равных, скажем так, построениям фантастических сказок Гофмана, главному в них: существованию тайны, метафизическим тонкостям в реальном пространстве.

И у Алексеева появляется отнюдь до сих пор не свойственная ему реалистическая чёткость деталей архитектуры, интерьеров, композиционных решений, иногда самих фигур с психологической характеристикой, – то есть в сам рисунок он внёс подзабытую, а то и отвергаемую современным искусством классичность старых гравюр. Он классичен в первой же иллюстрации к «Скрипке Кремоны», с которой и начинается сборник. Самой архитектуре города Г. (то есть реального Глогау, где происходит действие) отдаётся должное. Уж не приезжал ли он туда, не делал ли с натуры наброски улицы? Но лунная освещённость, тёмные силуэты, бросающие тени, сказочная романтика. А потом будет та восхитительно-загадочная скрипка!

Церковь иезуитов – на фронтисписе: в ночном освещении – прекрасное архитектурное сооружение в стиле раннего итальянского барокко. В сцене убийственного погрома в итальянском дворце смешаются классицизм с сюрреализмом, тень убийцы на стене напомнит Персея с отрезанной головой медузы Горгоны. Даже в насквозь мистическом с сумасшедшинкой «Песочном человеке» есть сюжетные сцены. Натаниэль (кстати, везде напоминающий Гофмана), со скукой ожидающий за столом завтрака, и Клара, его несущая на подносике. Но как по-алексеевски прозрачна фигура Клары на освещающем её фоне призрачного пейзажа. И окрашивается романтикой многозначительная сцена женской верности и любви. Тот же взъерошенный худосочный Натаниэль в драных ботинках, сидя прозаически на стуле, наводит карманную подзорную трубу на окно, за которым проживает прекрасная Олимпия, искусственное создание рук человеческих, или дьявольских, о чём он не подозревает. Перед ним и перед нами приближённо увеличенный её обнажённый скульптурный торс в круге – отражении подзорной трубы. Безжизненная, холодно-классическая Олимпия. Акватинта у Алексеева творит чудеса, не всем мастерам доступные. И повторимся вновь: не найти ни одной работы, где бы ни ставил перед собой художник новых задач и ни прибегал бы к новым решениям и открытиям, хотя и обвинял себя в ремесленничестве. Невольно хочется спросить: сколько же вас, дорогой Александр Александрович?!