И мудрено ли, что во всей «Железной дороге» Некрасова чувствуется этот гениальный некрасовский плач:

Мелодию этого плача Некрасов услышал в народе. Плакала ли Дарья по Прокле, или безымянная старуха по Савве, или Орина по Ванюшке, или Матрена по Дёмушке, ритмика всех этих плачей была сродни народным причитаниям:

Но Некрасов не был бы революционным поэтом, если бы в этих плачах не слышалось взрывов клокочущей ненависти; недаром еще в ранние годы он писал о своей «неласковой Музе»:

В том, что этот гром грянет, он тоже никогда не сомневался, потому что видел и чувствовал: уже скопилась в угнетенном народе «необузданная, дикая к угнетателям вражда», потому что «чаша с краями полна», потому что

Но он знал, что еще не исполнились сроки, что еще не видно конца этому «тысячелетию мук».

Знаменательно, что другой великий революционер-демократ, Шевченко, тоже заимствовал в своем родном фольклоре ритмы плачей о народном страдании и тоже прерывал свои плачи взрывами ненависти:

Даже в те стихи, которые были далеки от крестьянской тематики, Некрасов вводил чисто народную песенность. В то время как у Фета стихотворение о железной дороге — традиционный классический ямб, у Полонского — нервная скороговорка с прерывистым, очень коротким дыханием, у Некрасова — могучее, плавное, широкое пение, которому не служат помехой даже стихи разговорного типа, ибо даже они подчиняются здесь песенному строю всей поэмы.

Поэма состоит из многих очень разнообразных частей: за описанием природы (стихи 1—16) непосредственно следует разговор автора с вагонным попутчиком Ваней (стихи 17—88). Разговор, не прерываясь, постепенно вбирает в себя ряд других речевых элементов. Здесь и образное описание несущейся вслед за поездом «толпы мертвецов» (стихи 37—42), здесь и песня этой многотысячной толпы (стихи 43—56). И снова графика, снова рисунок: «высокорослый больной белорус» (стихи 62—76), рисунок, который сменяется наставительной речью, составляющей как бы концовку все того же разговора с ребенком (стихи 77—78). Потом приводится речь генерала и авторская полемика с нею (стихи 89— 116) и т. д. и т. д.

Казалось бы, при таком многообразии интонаций, сменяющихся по нескольку раз чуть ли не на каждой странице (то повествовательная, то разговорная, то декламационная дикция), невозможно избежать стилевой пестроты, разнобоя. Но в «Железной дороге» этой пестроты нет нигде, ибо, как сказано выше, поэма, при всем своем симфонизме, окрашена единственной тональностью — песенной. И разговорная дикция, и декламационная, и повествовательно-сказовая здесь в той или иной мере (то больше, то меньше) приближается к песне.