—‿‿ | —‿‿ | —‿‿ | —‿‿
Именно в шестидесятые годы, в счастливый период полного расцвета своих творческих сил, Некрасов больше всего пристрастился к этому ритму. Правда, он обнаруживал такое пристрастие и раньше: вспомним его «Псовую охоту» (1846), «Еду ли ночью по улице темной» (1847), «В деревне» (1853), «Сашу» (1855), но то были редкие случаи: достаточно сказать, что в следующие четыре года (с 1856 по 1860) он не написал дактилем
В 1860 году, впервые после долгого перерыва, дактиль появляется вновь, но опять-таки эпизодически, случайно: «...одинокий, потерянный» («Деревенские новости»).
Совсем не то в 1862—1865 годах, то есть в то самое время, когда в числе других своих наиболее сильных стихов Некрасов создал и «Железную дорогу». Высшим его достижением за этот период является поэма «Мороз, Красный нос», и замечательно, что, начав ее в анапестическом и амфибрахическом ритме, он, когда дело дошло до наиболее задушевных и волнующих лирических мест, обратился опять-таки к дактилю. Эти десять дактилических глав поэмы «Мороз, Красный нос» (начиная с XIX главы, со слов «Станут качать», до XXIX главы) по пластичности и многообразию ритмики — непревзойденное явление даже в поэзии Некрасова. Четырехстопные, трехстопные, двухстопные дактили легко и свободно переливаются здесь из одной вариации в другую, причем каждому чувству и каждому образу соответствует своя вариация:
Здесь мастерство Некрасова в области многообразия дактилических ритмов проявилось с невиданной силой, которая и до настоящего времени остается в русской поэзии единственной. Незадолго до того Некрасовым были написаны одно за другим такие дактилические стихотворения, как «Что думает старуха, когда ей не спится» (1862), «В полном разгаре страда деревенская» (1862), «Кумушки» (1863), «Пожарище» (1863), «Благодарение господу богу» (1863). Никогда еще не обнаруживал он такого тяготения к этой форме.
Ими-то, этими дактилями, и обусловлена в значительной мере лирическая напевность поэмы, ибо дактиль, как и всякий трехсложный размер, чрезвычайно способствует широким движениям стиха, — в него так легко и свободно ложатся полногласные протяжные слова, причем обычное некрасовское тяготение к народной дактилизации рифм сказывается здесь во многих строфах.
Таковы, например, стихи:
обаянии сиянии громаден, — беспощаден,
Ритмически обе эти строфы кажутся нам одинаковыми: в обеих слышится один и тот же напев. Между тем на самом-то деле они очень различны: в первой окончания нечетных стихов «тригласные», дактилические («обаянии — сиянии»), во втором они «двугласные» женские («громаден — беспощаден»). В первой эти окончания выражаются схемой: —‿‿, во второй: —‿. Почему же мы не замечаем разнобоя? Почему обе строфы кажутся в метрическом отношении равными? Потому что под влиянием первой строфы мы невольно, по инерции, придаем тот же ритмический склад и второй, отчего последние два слога в ее нечетных стихах удлиняются: