Все эти вопросы и были затронуты во время первой беседы Бенеша с Молотовым 21 марта 1945 г., на которой присутствовали с советской стороны А. Я. Вышинский и В. А. Зорин, а с чехословацкой – Я. Масарик и 3. Фирлингер[884]. По первому из поставленных заранее вопросов (о границах) Бенеш напомнил, что он и все чехословацкое правительство всегда определяли свои взгляды формулой «домюнхенские границы», и изложил позицию Англии по этому вопросу. Президент заявил о колебаниях англичан и ожидании ими мнения советского правительства по вопросу о трансфере немцев и венгров из Чехословакии. Молотов, заметив, что отношение Москвы к выселению немцев в принципе положительное, предложил перевести этот вопрос в практическую плоскость («сколько и как надо выселять»). Бенеш полагал, что переселить нужно 2 млн. из 2 800 тыс. немцев и 400 тыс. из 600 тыс. венгров, проживавших в ЧСР[885].

Достаточно пространно Бенеш говорил о Карпатской Украине и договоренности со Сталиным о ее передаче СССР после войны. Молотов выразил свое согласие. Казалось, вопрос о времени определения государственно-правового статуса этой области на официальном уровне был улажен. Однако вскоре стало ясно, что это не совсем так. 24 марта по инициативе Молотова после его беседы со Сталиным и другими советскими руководителями состоялась вторая встреча советского наркома и Бенеша, где Молотов под предлогом, что это необходимо Президиуму Верховного Совета СССР для уяснения ситуации с Закарпатьем, потребовал у президента письменно подтвердить его согласие на присоединение этой области к СССР (УССР). Бенеш вынужден был составить и подписать такое письменное обязательство, которое носило секретный характер[886]. На этом же заседании президент передал пожелание Словацкого национального совета «поставить перед советским правительством вопрос о том, чтобы помочь быстрее очистить Словакию от венгров, которые пришли на словацкую территорию после ее оккупации венгерскими войсками». На вопрос Молотова, о каком количестве идет речь, Бенеш ответил, что «примерно о 10–15 тыс. человек, особенно в Кошице». Молотов обещал выяснить этот вопрос[887].

21 марта достаточно подробно обсуждалась проблема военных трофеев, поскольку на освобожденной территории Чехословакии нередко возникали конфликты с советскими военными властями по вопросу о том, какая недвижимость и материальные ценности могут считаться трофеями. Бенеш был настойчив в выяснении позиции Москвы, и Молотов посчитал нужным четко изложить ее: «Мы рассматриваем Чехословакию союзником и на добро Чехословакии мы не покушаемся, однако законы войны требуют, чтобы то, что захвачено в результате боя, то, что завоевано кровью солдат, считалось военными трофеями, и те, кто изгоняет противника с захваченной территории, имеют право распоряжаться имуществом, захваченным в бою. Естественно, что союзнические армии могут и обязаны делиться захваченным, но право распоряжаться захваченным все же принадлежит тем, кто изгнал противника»[888].31 марта правительства СССР и ЧСР подписали соглашение о порядке использования военных трофеев на территории Чехословакии. Оборудование германских предприятий и другое трофейное имущество, имеющее «существенно важное военное значение», может быть по согласованию с чехословацким правительством «вывезено на территорию СССР для использования на нужды войны», – значилось в первой статье соглашения. Часть трофейного оборудования германских предприятий предполагалось уступить чехословацкому правительству на правах собственности. Германскими считались все предприятия или их части, которые «были построены немцами или завезены ими во время оккупации, но не с чехословацких заводов»[889]. Реализация этого соглашения, как оказалось впоследствии, была страшно затруднена ввиду того, что оно, во-первых, не было опубликовано, и о его содержании мало кто знал, а во-вторых, формулировки были настолько общими, что их экстраполяция на конкретные случаи оказалась практически невозможной.