Действительно, в черновике предисловия Симонова к книге В. Субботина «Роман от первого лица» чернила, казалось, стекали с рукописи, настолько много в ней было переделок и исправлений. Большим тружеником был Константин Михайлович, а потому с полным правом мог повторить слова Киплинга:

Б. Никитская заканчивается у Кудринской площади, дальше следуют Баррикадная, Красная Пресня, улица 1905 Года, Хорошёвское шоссе.

«По стране и таланты». Погода была великолепна. Деревья роняли золотую листву, которая всё сыпалась и сыпалась на крыши домов, тротуары и мостовые города, шуршала под мётлами дворников и ногами прохожих. В сиянии тускнеющего солнца над городом простиралось чистое синее небо.

Но эту благостную картину осени 1914 года нарушали раненые, бродившие по улицам Москвы в коричневых халатах, и траурные платья женщин. Вдоль бульваров шеренгами стояли орудия и зарядные ящики, дожидаясь отправки на фронт: где-то там, далеко на Западе, третий месяц шла война. Но старая столица была глубоким тылом и по-прежнему жила в основном мирными заботами сегодняшнего дня.

Работали музеи, театры и кинематографы, шли концерты и читались лекции, писатели регулярно собирались на свои «среды». На одну из них попал кондуктор трамвая К. Г. Паустовский. Заседание проходило в старом особняке около Грузин[48]. На нём присутствовали А. Толстой, И. Шмелёв, Б. Зайцев и И. Бунин. Константин Георгиевич вспоминал:

– Я сел в заднем ряду и просидел, не вставая, до конца вечера. Я боялся, что меня заметят и попросят уйти, и чувствовал себя как безбилетный пассажир.

Рядом с Паустовским сидел, как будто весь сделанный из морщин, чахоточный человек. Он жадно следил за каждым словом, долетавшим со сцены и, повернувшись к Константину Георгиевичу, сказал:

– Ох и хороша Россия! Ох и хороша!

Возвращались по домам вместе – им было по пути. Паустовский жил в начале Большой Пресни (теперь – ул. Красная Пресня), незнакомец – за Пресненской заставой. Звали его Елисеем Сверчковым. Он работал наборщиком в типографии И. Д. Сытина.

– Я вырос в провинции, – говорил он, поминутно останавливаясь, чтобы откашляться. – В граде Кашине. С юных лет пристал всей душой к письменности, но чувствую слабость свою в этом деле. Слово мне не даётся. Понимаю я слово правильно, можно сказать, на ощупь, все его качества знаю, а распоряжаться им не умею. В каждом слове заложены многие смыслы, и дело писателя – поместить это слово рядом с другим таким манером, чтобы оно дало нужный отзыв в сердце читателя. Вот тут-то и приходит на выручку талант. Озарение! Писатель не ищет, не выбирает – он сразу берёт нужное слово, как наборщик, не глядя, берёт из кассы нужную литеру. И раз он его поставил на место, так уж чёрта с два, нипочём его не отдаст. Иначе рухнет его чудесное построение.