Да, над последним из романов эпопеи Константин Александрович работал отнюдь не в тепличных условиях, взвалив на свои плечи руководство Союзом писателей. Два десятилетия имел возможность сотрудничать с Фединым и наблюдать его К. В. Воронков, один из секретарей Союза:

«Впервые я увидел Константина Александровича в марте 1950 года в приёмной A. A. Фадеева. Федин был тогда первым секретарём Московской писательской организации. Он быстро вошёл, почти вбежал, в комнату – высокий, сухощавый, подчёркнуто-элегантный в своём тёмно-синем, ладно скроенном костюме и ярко-красном галстуке, оттенявшем голубизну сорочки. Глаза его под густыми, впроседь, бровями – светлые, чуть выпуклые, неожиданно смягчавшие резкость лица, – сияли, как у юноши, которому не терпелось сейчас же, немедленно, поделиться с людьми какой-то своей сокровенной радостью. Поздоровавшись с секретарём приёмной Г. Д. Цветковой, галантно поцеловав ей руку, он обернулся ко мне и всё с той же счастливой улыбкой произнёс: – Много о вас наслышан. Вы ведь мой тёзка, тоже Константин? – я кивнул. Федин взял меня за плечо, усадил на диванчик у окна и стал расспрашивать о делах в Союзе, предварительно извинившись, что давненько здесь не был – заканчивал роман – и, верите, не было минуты выползти из дому. Поинтересовался, чем мне поручено заниматься в Союзе, выслушал молча, лишь время от времени разжигая потухшую трубку, потом сказал, что одно время ведал Правлением Литфонда, хорошо знает Литературный институт и поэтому может быть полезен мне советами, консультациями в решении многих вопросов, касающихся этих учреждений. – В свою очередь, – продолжал Федин, – и мне частенько придётся обращаться к вам. Нужд у нашей московской писательской братии много, люди мы организационно беспомощные, так что вы уж не сетуйте на нас…»

«Впервые я увидел Константина Александровича в марте 1950 года в приёмной A. A. Фадеева. Федин был тогда первым секретарём Московской писательской организации. Он быстро вошёл, почти вбежал, в комнату – высокий, сухощавый, подчёркнуто-элегантный в своём тёмно-синем, ладно скроенном костюме и ярко-красном галстуке, оттенявшем голубизну сорочки. Глаза его под густыми, впроседь, бровями – светлые, чуть выпуклые, неожиданно смягчавшие резкость лица, – сияли, как у юноши, которому не терпелось сейчас же, немедленно, поделиться с людьми какой-то своей сокровенной радостью.

Поздоровавшись с секретарём приёмной Г. Д. Цветковой, галантно поцеловав ей руку, он обернулся ко мне и всё с той же счастливой улыбкой произнёс: