«Наш дом или, скорее, дома, поскольку их всего два… самые лучшие в городе. Тот, в котором живет Семья, полностью изолирован. Рядом разбит небольшой садик. Двор расширили за счет участка дороги и обнесли забором как место для прогулок…»

Гиббс также мельком упомянул принца Уэльского, намекнув мисс Джексон, что письмо следует передать королю Георгу V.

В ссылке Гиббс смог увидеть, насколько религиозными людьми были члены Царской Семьи, в особенности Императрица. Сила веры Царской Семьи очень впечатлила англичанина. Гиббс, однако, всячески подчеркивал, что религиозность Александры Федоровны «вовсе не являлась проявлением истерии», как стало считаться позднее. Он вспоминал, что Царской Семье и придворным поначалу разрешили присутствовать на воскресных богослужениях в храме Тобольска. Однажды отец Васильев, проводивший богослужение, прочел молитву по чину с многолетием Царствующему Дому. Большевики пришли в ужас и запретили семье ходить в городскую церковь. «В доме для нас была устроена часовня… и с тех пор службы проходили в домашней церкви».

Рождество выдалось печальным. По всей видимости, из всех членов семьи только Императрица старалась сохранять бодрость духа. Солдатам Александра Федоровна подарила Евангелие и нарисованные ею закладки. Некоторые слуги также получили от Императрицы подарки, а Гиббсу она вручила переписанную молитву. Благодаря ее заботам в домах солдат и семьи доктора Боткина появились рождественские елки. К сожалению, сын доктора Боткина Глеб впоследствии вспоминал, что при взгляде на елку скорее становилось грустно, чем весело, поскольку ее нечем было украсить.

В январе для поднятия настроения Гиббс и Жильяр решили давать по воскресеньям любительские спектакли, состоявшие из одноактных пьес на французском, английском или русском языке. 17 февраля Гиббс поставил английскую пьесу-фарс «Упаковка вещей» Гарри Грэттона. Игравшая в спектакле Великая Княжна Анастасия произвела неожиданный фурор. «Действие разворачивалось так стремительно, и актеры двигались так проворно, что полы халата, в который была одета Великая Княжна, раздуло, и, когда она повернулась к зрителям спиной, все увидели, что халат стал торчком, открыв плотные ножки Великой Княжны, облаченные в шерстяные кальсоны Императора, — вспоминал Гиббс. — Все мы онемели. Император, Императрица, приближенные, слуги едва не задыхались от смеха… Это был последний раз, когда Императрица так радостно и беззаботно смеялась». Последний комментарий явно должен был привнести некоторую театральную драматичность, поскольку Гиббс не видел Александру Федоровну последние три месяца ее жизни.