«Я сидел у постели Цесаревича, когда вошел Император в сопровождении Яковлева. Николай Александрович взглянул на сына и сказал: „Мой сын и его воспитатель“. Яковлев не производил впечатление культурного человека, он больше походил на моряка».

Безукоризненно воспитанному английскому джентльмену было чрезвычайно непросто свыкнуться с переменами, произошедшими в обществе после революции. Британский консул в Екатеринбурге Томас Престон с беспокойством писал, что местное большевистское руководство являет собой группу неуправляемых молодых людей в кожаных куртках.

Несколько дней спустя, когда Гиббс снова сидел в комнате Цесаревича, Александра Федоровна вполголоса сказала ему, что собирается ехать вместе с Императором. Цесаревич услышал ее, но не подал виду. «Императрица держалась спокойно, но на ее лице видны были следы слез», — вспоминал Гиббс. Неизменно чуткий ко всему, что касалось Царской Семьи, англичанин поспешил выйти из комнаты: «Я скоро ушел. Они собирались в дорогу и хотели побыть одни».

Тем же вечером всех пригласили в будуар Императрицы, где был сервирован чай. «Это был самый грустный и безрадостный вечер, на котором мне доводилось бывать, — вспоминал Гиббс. — Говорили мало. Никто даже не пытался притвориться веселым. В этой мрачной и трагичной обстановке ощущалось предвестие неотвратимой беды».

Горничную Императрицы Анну Демидову, которую впоследствии расстреляли вместе с Царской Семьей, от страха била дрожь. «Ох, господин Гиббс! — воскликнула она. — Я так боюсь большевиков, не знаю даже, что они с нами сделают». Александра Федоровна записала в своем дневнике: «Страшно оставлять любимых детей».

В действительности, однако, все могло представляться и не столь уж безрадостным. Несмотря на то что британское правительство аннулировало свое приглашение, Царская Семья, по-видимому, все еще надеялась в будущем уехать в Англию. Разговаривая со своими детьми, доктор Боткин был преисполнен уверенности в том, что после непродолжительного судебного разбирательства в Москве семье позволят покинуть страну. По рассказам детей Боткина, доктор в то время находился в самом приподнятом настроении. Таким радостным его не видели с 1917 года. Дети помогали ему собираться и весело укладывали его фланелевые брюки для игры в теннис, надеясь на скорый отъезд в Англию. Император, Императрица и некоторые приближенные уезжали из губернаторского особняка около четырех часов утра. Гиббсу удалось сфотографировать экипажи, прежде чем они отправились в путь.

Занятия в обычном порядке больше не проводились, поскольку все силы оставшихся членов семьи были направлены на то, чтобы поставить Алексея на ноги. Желая развлечь мальчика, Гиббс проявлял недюжинную изобретательность. Он рисовал картинки на кусочках картона, нарезанных из двух старых коробок, принес обрывки проволоки, из которой они мастерили цепи для модели корабля.