Подобное творческое решение избавило его от неприятной необходимости изображать реальных Лоренцо и Джулиано, молодых людей отнюдь не героической внешности, но тощих, жалких и невзрачных, судя по портретам кисти Рафаэля. Одновременно этот подход придавал его шедевру некую скрытую двойственность. Пренебрегая реальным обликом Медичи, Микеланджело, в сущности, превратил их в произведения искусства, в свои собственные творения. Обстоятельства вынуждали его создавать монументы во славу сильных мира сего. Однако, вероятно, он знал, что в глазах потомков и даже многих современников создает памятник собственному гению.

Глава семнадцатая Мятеж

Глава семнадцатая

Мятеж

Сколь трудно будет народу, привыкшему к единоличному правлению, сберечь обретенную свободу… показывает множество примеров, сохраненных древними историками. Это и понятно: ведь такой народ есть не что иное, как несмышленое животное, по натуре дикое и свирепое, но выросшее в рабстве и неволе, и если оставить его на произвол судьбы, то, не умея найти себе корма и укрыться от опасности, оно станет добычей первого, кто пожелает его стреножить.

План оборонительных укреплений. Деталь. Ок. 1528–1529

Автор комических стихов Франческо Берни, друг и поклонник Микеланджело, описывал понтификат Климента VII как «непрерывную череду комплиментов, дискуссий, размышлений, любезностей, перемежаемых оговорками: „кроме того“, „тогда“, „но“, „однако“, „что ж“, „быть может“, „пожалуй“ – и тому подобными»[1029]. Климент был склонен затягивать и откладывать принятие любого решения в надежде, что все как-нибудь устроится само. К сожалению, его ожидания никогда не оправдывались.

А сейчас судьба поставила его перед весьма неутешительным фактом: Карл V постепенно обретал все большее могущество, а кроме того, был разгневан изменой Климента, присоединившегося к Коньякской лиге и нарушившего прежний договор с ним: «Я двинусь на Италию и обрушу возмездие на всех своих оскорбителей, особенно папу, этого отъявленного труса»[1030].

А внутренняя политика Италии тем временем все более напоминала лабиринт разногласий, борьбы одних группировок и кланов с другими и давних обид. Спустя четыре месяца после провозглашения Коньякской лиги в мае 1526 года истинная слабость Климента стала всем очевидна, когда его чуть было не низложил и не убил один из его кардиналов.